Дидро - [3]
Метр Дидье завещает разделить его рабочие блузы между кузенами Виньеронами, если тем они пригодятся, а те, которые останутся, отдать кузену Депрей — ножовщику.
Не забывает он и кузена Вишара, завещая ему рабочую куртку, штаны и один из костюмов, видимо парадных.
В книге его счетов лежит билет, подписанный им и его женой Анжеликой. По нему получит триста франков Элен Брюле, их старая служанка, если переживет своих хозяев.
Не обошел метр Дидье милостями и своих арендаторов. Что же касается его сыновей — Дени Дидро-старшего и Дидье Пьера Дидро-младшего, он им напоминает, сколько денег уже на них потратил. Дидро-старшему за двадцать лет его пребывания в Париже в разные сроки выслал больше десяти тысяч ливров. (За такое время это, прямо скажем, немного.) Не забывает завещатель и о ренте с этой суммы. На Дидье Пьера, пока тот учился в семинарии, было потрачено три тысячи ливров.
Несмотря на эти расходы, подсчитанные со скрупулезностью буржуа, он, по божьей милости, может еще кое-что оставить своим детям, рассчитывая, что они удвоят его наследства Дени он желает сохранить свои таланты и извлекать из них прибыль, не забыв тут же упомянуть, что тратил на него больше, чем на его сестру монахиню и на его брата аббата.
В конце метр Дидье просит дорогих детей разделить его наследство, пребывая в мире и согласии, наказывает им любить бога, друг друга и всех людей, быть милосердными к бедным и, в частности, к бедным родственникам.
Дени еще не успел после смерти отца приехать в Лангр, как ему выслали это завещание.
25 июня 1759 года он пишет Гримму: «Это документ, над каждой строчкой которого я плакал», — и приводит вправду замечательное место: «Я никому ничего не должен, но если кто-нибудь предъявит какое-нибудь требование — платите. Лучше, чтобы кто-нибудь на этом свете имел мое, чем чтобы у меня было что-нибудь чужое там, куда я ухожу».
Это правило очень близко к жизненным правилам Дени Дидро, с той разницей, что он и на этом свете щедро раздавал свое, не пользуясь чужим.
И весь его комментарий к отцовскому завещанию характеризует самого Дени, его бескорыстие и человечность, еще больше и, главное, еще лучше, чем покойника.
То место завещания, где говорится о билете в триста франков для старой служанки, Дидро перефразирует так: «Вы обеспечите существование Элен — она жила в нашем доме, когда вас еще не было».
Наследие души покойника было словно бы разделено между его сыновьями так же, как дома, земельные участки, виноградники и ножевой товар. Младшему достались религиозность, им умноженная и направленная во зло; Дидье Пьер знал также и цену деньгам. Старшему — отцовские человечность, справедливость, совестливость, честность, редкая способность хорошо влиять на людей. Мы еще узнаем, каким Человеком с большой буквы был «Дидро парижский».
Старший сын унаследовал от отца и редкостное трудолюбие, приумноженное им в отличие от ренты. В этом же письме Дидро защищается от упреков
Гримма в том, что делает слишком много дел сразу.
Метр Дидье славился в Лангре и как превосходный рассказчик. Его слушали целыми вечерами не одни домочадцы, но и родственники, и соседи, и знакомые. Не отсюда ли и ораторский и повествовательный дар его сына?
II Роза и наковальня
Мастерская ножовщика Дидро представляла собой для того времени то же, что для нашего — инструментальный цех или завод точных инструментов, с тем различием, что круг точильного станка вместо электрического привода, не говоря уже об автоматике, приводил в действие слепой, а может быть, и умная собака.
Сын метра не стал ножовщиком. Но пониманием техники, интересом ко всем ремеслам он, несомненно, был обязан своему происхождению. Лангр был средоточием металлургов и металлистов. Это теперь на площади Дидро, названной так в честь не ножовщика, но его знаменитого сына, да и во всем городе нет ни одного подобного предприятия. Они производили слишком много шума, и их вывезли в соседний городок Ножен.
Кстати, о шуме. Метр Дидье сказал однажды Дени: «Мой сын, мы оба производим слишком много шума в мире. Разница лишь в там, что шум, который производите вы, лишает покоя вас, а шум, который произвожу я, лишает покоя других».
Вы можете найти эту фразу в диалоге Дени Дидро «Разговор отца со своими детьми»; отец — это отец автора, а дети — он сам, его сестра Дениза и брат-аббат. Но эта фраза не совсем точна, потому что шум, который производил сын метра, тоже лишал покоя и других.
А вот аллегория, связанная с профессией отца Дидро. Ножовщики населяли Лангр с XIII столетия. У каждой фамилии была своя печать или фирменная печать, как бы эмблема: большая корона, голова оленя, имя Иисуса, королевский жезл. Фамильной маркой Дидро была наковальня, на ней два перекрещенных молотка, роза и жемчужина. Можно ли подобрать эмблему более подходящую для того, кто ударял молотом своих речей и своих сочинений по наковальне народного возмущения, насаждал красоту, такую же подлинную и совершенную, как роза, и стал жемчужиной Франции и человечества?!
Но кто из жителей Лангра мог это предвидеть, когда каждое воскресенье семья Дидро после большой мессы в церкви Сен-Мартэн совершала свою (Традиционную прогулку по городу? Метр Дидье в праздничном камзоле и парике шествовал впереди, держа двух младших детей за руки. Жена следовала за ним с двумя другими. Процессию замыкал Дени, ему было тогда лет двенадцать. Мальчик отличался живым, быстрым умом, переменчивостью настроений, непоседливостью, неугомонностью, шумливостью.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.