Диана де Пуатье - [93]

Тринадцатого декабря были созваны Генеральные Штаты. Внимания требовали две серьезные проблемы: религиозный конфликт и ужасающий дефицит, сложившийся в течение двух последних правлений, сорок три миллиона ливров!

С самого начала разногласия проявились в среде знати, духовенство и третье сословие восстали друг против друга. Под прикрытием создавшейся ситуации королева-мать и канцлер стали храбро проводить политику терпимости. Но они встретили резкое противостояние всех депутатов, как только речь зашла о выделении средств для маленького короля, «которому мешали, противодействовали, втягивали в долги».

Екатерине пришлось распустить Штаты и назначить на май ассамблею с ограниченным количеством участников, которая должна была найти какие-либо «средства для избавления короля от долгов». Тем временем она стала усиленно проявлять свою благосклонность по отношению к протестантам (Теодор де Без в одном из своих писем назвал ее «нашей королевой»), а канцлер попытался навести некий порядок в Авгиевых конюшнях. Колиньи стал членом Совета.

Непримиримые католики, которые в то же время являлись обладателями огромных богатств, не скрывали своей ярости, и Сент-Андре отважно воззвал к Филиппу II. В то же время ненависть, которую Монморанси питал к лотарингцам, оставалась островком спасения для королевы-матери. Шатильоны сблизились с Антуаном Бурбонским, на которого она опиралась. Этот союз первого принца крови и коннетабля мог увлечь за собой всю знать и изолировать семейство Гизов. Поэтому набожные души старались вовлечь Нестора в «правильную среду». Старая герцогиня Монморанси, заклятый враг протестантов и Ша-тильонов, настаивала на том, чтобы ее супруг порвал дружбу с еретиками и стал защитником веры.

Коннетабль, ревностный католик, которого выводили из себя протестантские проповеди его племянников, брюзжал и не мог ни на что решиться. В его душе горечь и семейная солидарность яростно боролись с его верностью Церкви и с его презрением к королеве, которую он знал как пресмыкающуюся и унижающуюся особу.

Вслед за этим провинциальные Штаты Иль-де-Франса потребовали провести «опрос общественного мнения», затем ассамблея превосходства Парижа выдвинула рискованное предложение заставить фаворитов предшествующих правлений «извергнуть свои богатства». Король Наварры выразил свое одобрение, восторгу народа не было конца.

Назревал настоящий государственный переворот. Обнародовать результат секретных махинаций времени правления Генриха II, показать, что народное достояние растрачивалось на благо нескольких приближенных, открыто заявить о спекуляциях, фальшивых судебных разбирательствах, должностных преступлениях и неслыханном им потворстве, которые предоставили государственную казну в полное распоряжение женщине и увеличили состояние двух семей до невероятных размеров… Все это, проявившись в обстановке упадка и голода, могло на какое-то время объединить французов в борьбе против хищников и изменить политическую расстановку в государстве.

Эта опасность подстерегала госпожу де Валентинуа в тиши ее замков. Отнимут ли у нее всю ее добычу? Обрекут ли ее на нищенское существование в старости? На этот раз Медичи перешла всякие границы. Итак, ей придется узнать, чего стоит посягнуть на владения Дианы де Пуатье.

Герцогиня покинула свое убежище. Она намеревалась противопоставить королеве, реформаторам, протестантам то, что до 1547 года называлось партией дофина. Лишь только новый союз мог облечь властью и оставить безнаказанными бывших компаньонов, превратившихся в смертельных врагов.

Для начала герцог д'Омаль позаботился о примирении Гизов с той, которую они прогнали от двора. Но чего стоили подобные воспоминания рядом с необходимостью спасти религию и благосостояние ее защитников?

Маршал де Сент-Андре был самым беспокойным и самым ранимым из «государственных транжир». Не было человека более хитрого и коварного, чем этот придворный авантюрист. Только что он, желая спокойно продолжать свои хищения, заручился покровительством Гизов, пообещав свою единственную дочь и наследство одному из сыновей герцога. Именно к его помощи прибегла Диана для того, чтобы привлечь на свою сторону Монморанси.

Вдвоем они буквально осадили старика, играя то на его религиозной совести, то на его жадности, и отдалили его от Колиньи, который, по их словам, являлся подстрекателем дерзкого решения, принятого в ущерб получающим пребенду.

Протестантская проповедь епископа Валансьена, Жана де Монлюка, советника королевы-матери, спровоцировала бурную сцену между дядей и племянником. Монлюк, обращаясь к придворным, исключил воззвание к Богу и святым. Об этом упомянули на Совете, и коннетабль сказал Колиньи, «что если бы он слушал подобных проповедников, то считал бы себя отлученным от церкви, что он молил бы Бога о том, чтобы во время одной из таких проповедей рухнул дом и погибли бы все, кто там находился, и сам искренне надеялся на это». Франциск Монморанси все еще удерживал своего отца: он был вынужден отправиться в Шантильи, а Диана, выразителем мнения которой оставался Сент-Андре, одержала победу.