Диана де Пуатье - [26]

Кардинал де Грамон доставил этот документ Клименту VII, который уже в июне одобрил его, ограничившись только одним замечанием — заменой наследственных владений Екатерины в Тоскане выплатой ста тысяч золотых экю. После этого Медичи, который одновременно не прекращал переговоров с Карлом Пятым, овладела необыкновенная лень, и он никак не мог поставить свою подпись. Поэтому дискуссия продолжилась.

Людовик де Брезе так и не увидел, чем все закончилось. Он умер в начале лета 1531 года в возрасте шестидесяти двух лет.

Родной внук Карла VII, старейший служитель Короны, был похоронен достойным образом. В архивах Нормандии сохранились приказы, отданные королем по этому случаю:

«Перед телом пойдет как можно более многочисленная процессия, и будут вознесены наибольшие почести. Каждому из пятидесяти прилично одетых бедняков дадут в руки по факелу за два ливра…»

Величественный надгробный памятник, поставленный в Руанском соборе во славу графа, свидетельствует о верности его вдовы и о том, что на протяжении правления четырех царственных особ он занимал важное место в жизни страны. Однако что же осталось от его значимости во время военных сражений, от его благоразумия на заседаниях Совета, от его умения управлять огромной провинцией, от его верности трону, находившемуся под постоянной угрозой? Ничто не сохранило его от забвения. Если имя последнего из Великих Сенешалей и не стерлось еще в памяти потомков, то только благодаря красоте его жены. Кроме того, до сих пор никто не оценил то влияние, что он оказал на будущую «правительницу» государства.

Большинство из тех историков, которые не отказывают Диане в супружеской верности, считают, что она относилась к старому горбуну с безразличием, разбавленным редкими проявлениями радости по поводу удовлетворенных амбиций. Но разве смогла бы амбициозность сделать сердце молодой женщины настолько суровым и закрытым? Диана не была чудовищем. Она не смогла бы в течение шестнадцати лет оставаться образцовой супругой, если бы не испытывала к своему мужу тех чувств, которые обнаружились в первом же ее письме, где она рассказывает о нем Роберте.

Мы не зайдем за рамки, дозволенные щепетильному исследователю, сказав, что господин и госпожа де Брезе были одной из тех пар, существование которых может привести в замешательство профана, но в принципе не настолько и редко встречающихся: парой, которую поколение из поколения объединяют обаяние интеллекта, авторитет одного и восхищенная нежность, моральная стойкость другого.

Проявления скорби ставшей вдовой Дианы никем не были восприняты благосклонно. Все были рады увидеть в этом подтверждение ее изысканному лицемерию. Гиффре с присущей ему суровостью изобличил ее: госпожа де Брезе, по его мнению, сыграла безутешность так, чтобы «набить цену своей благосклонности». Кажется, что это всеобщее суровое порицание не отражает истинного положения дел. Диане, безусловно, удалось сохранить и укрепить безупречную добродетель и высокомерное достоинство, которые всегда были ей присущи. Но по крайней мере прислушивалась ли она при этом к тому, что подсказывало ее сердце? Лучшие актрисы «живут» своими ролями.

Исчезновение Сенешаля, этого надежного, верного спутника, относившегося к ней по-дружески и даже по-отечески, без всякого сомнения, вызвало в душе графини искреннее сожаление. Диана, у которой были хорошие учителя, смогла извлечь пользу даже из искренности.

Став вдовой в тридцать один год, она оказалась в очень деликатном положении. В эту эпоху и в этом обществе женщина в тридцать один год уже не считалась по-настоящему молодой, если даже ей пока не была уготована отрешенная жизнь.

Влившись в компанию кокеток, «самая красивая из красавиц» подвергалась риску быть сравниваемой, кроме того, могло показаться, что эта гордячка добивается внимания. Ее траур отводил для нее место на вершине, вдали от соперниц и в безопасности от обходительных, быстрых на похвалу людей, которых она презирала. В трауре она приобрела редкую привлекательность, стала желанной, как все недоступное.

При Франциске I, «который желал, чтобы его придворные были свободны во всем», вдов ни в чем не ограничивали. Брантом узнал от королевы Екатерины, «что они намного меньше отличались от других своей одеждой, поведением, скромностью, чем сейчас (то есть при Генрихе III); «они даже танцевали, и их приглашали на танец так же свободно, как девиц и замужних женщин».

«Сейчас (также около 1575 года) такое поведение для них так же недопустимо, как святотатство, — продолжает хронист, — а также и подобные цвета в одежде и аксессуарах, так как они не осмелились бы одеться в другие цвета, кроме черного и белого».

Ответственность за установление таких суровых правил в одежде, следованию которым впоследствии не избежала ни одна женщина, лежит, в первую очередь, на супруге Великого Сенешаля. После смерти своего супруга она стала одеваться только в черное и белое. Это составляло резкий контраст с другими розами-прелестницами Шамбора и Фонтенбло. Но, афишируя таким образом свою скорбь посреди всеобщей радости, она позаботилась о том, чтобы это не вызывало отвращения. Траурные туалеты Дианы были только из шелка, для того чтобы «лучше скрыть ее игру», утверждает ее почитатель, Брантом, добавляя: