Диалоги о ксенофилии - [40]

– Какой большой! – выдохнул Аян.

– Этот ещё не самый крупный. У них размах крыльев до трёх метров.

– А там его гнездо? – осведомился Патрик. Он смотрел вдаль против Солнца, даже не щурясь.

– Где? – растерялась Дарья.

– Вон, на сосне Станкевича.

– Д-да… То есть нет, там гнездо чёрного грифа… Вы видите – отсюда? И гнездо? И даже то, что это сосна Станкевича?…

Джошуа с силой втянул носом воздух.

– Что так пахнет, леди?

– Емшан, – назло Патрику назвала Дарья.

– Запах нашей прародины, – гортанно выговорил Кайс.

Патрик перегнулся с седла, на ходу сорвал верхушку полыни, растёр длинными твёрдыми пальцами и ласково пробормотал:

– Artemisia taurica.

У Дарьи сжалось сердце.

– Что Вас опечалило, леди? – тотчас отреагировал Орк.

Дарья покачала головой, взглянула в его синие глаза – и неожиданно для себя открылась:

– У меня была подруга, похожая на Патрика. Она тоже знала имена всех живых на разных языках. Она погибла полгода назад.

– На Земле ещё погибают? – горько удивился Аян.

– Не на Земле.

– Ксенобиолог? – догадался Патрик.

– Светлая смерть, леди, яркая смерть! – тряхнул морковными вихрами Джошуа. – Человек не должен умирать от болезней и старости!

– Лучше бы совсем не умирать, – пробурчал Кайс.

– Леди, эти кони – тоже восстановленная порода? – внезапно задал вопрос Фарид.

Он словно знал, каким елеем смазать душу Дарьи.

– Да, орлово-растопчинские.

– Мы о таких и не слышали.

– Они были утрачены ещё в двадцатом веке. Мы воссоздали породу совсем недавно. Ведь это – сотворить красоту, правда?

– Истинно так, – Фарид огладил своего жеребца украшенной перстнями рукой. – Земляне возродили небесного чудо-коня.

– По совершенству статей им нет равных, – подтвердил Шедир.

– И мягкоуздые…

– И добронравные…

– А галоп какой! – воскликнул Аян.

– Не ревнуй, Чандра! – Дарья щёлкнула между ушами свою кобылу: та норовила куснуть её башмак. – Ты же знаешь, я тебя ни на кого не променяю.

Полаксиане украдкой переглянулись. Да, пожалуй, Дарья и впрямь интересовала их больше, чем генетические ценности заповедника. Её так и подмывало прозондировать их, самую чуточку. Ну хотя бы Фарида, или Орка, или Аяна… Чёрт бы побрал профессиональную этику. Ну почему они достались Инге! Уж она, Дарья, она бы…

Она хмыкнула, оборвав свою мысленную тираду. После контактов с негуманоидной цивилизацией Эзанта, с агрессивными экосистемами Гиреи-4 и Арктура-7, после…В общем, никому – и прежде всего самой Дарье – не пришло бы в голову, что Дарья Растопчина захочет нянчиться с купцами-колонистами.

– Вот мудрый выбор! – уважительно одобрил Фарид. – степная лошадь горда, отважна и надёжна. Вы знаете толк… в лошадях, леди Дария.

– А это что?! – взвился Аян. – Дерево? Зачем его изуродовали?

– Это земляничник, – рассмеялась Дарья. Покосившись на Патрика, добавила, – Arbutus andrachne. Скрученный ствол и изогнутые ветви у него от природы. Кстати, это третичный реликт крымской флоры.

– А кору кто содрал?

– Сам сбросил. Здесь никто не причиняет вреда живому, Аян.

Дарья сорвала несколько спелых плодов, но не стала есть, держа в горсти.

Вскоре она спешилась, велела собаке: «Отойди, Ашатн, ты пахнешь». Та отбежала, села к хозяйке спиной и принялась обиженно чесаться. Дарья опустилась на корточки перед норой в камнях. На её свист из норы выглянула мордочка в пушистых белых «очках». Пёстрый зверёк, выгнув дугой спину, запрыгал к девушке, встал на задние лапы и, держась передними за ладонь Дарьи, умял плоды земляничника.

– Знакомьтесь, это перевязка.

– Vormela peregusna? Разве куньи едят фрукты?

– Перевязка ест. Больше всего она любит дыни… Всё, маленькая.

Перевязка обнюхала её ладонь и юркнула в нору.

Семь пар рук протянулись к Дарье, чтобы помочь ей вернуться в седло.

– Look narrowly at the dance of protuberances in the clear sky of her eyes46, – тихо сказал Патрик, думая, наверное, что Дарья не знает английского.

– It's said that one can see his own fate in protuberances during an eclipse47, – откликнулся Кайс.

– You are seeing it now48, – произнёс Орк.

Они ехали сквозь дурманящие запахи полыни, шалфея, лаванды, донника, мелиссы, сквозь немолчный звон цикад, по серебристым волнам ковыля, мимо хвойника и астрагалов, в тени которых пурпурно цвели ятрышники и набирал бутоны безвременник. Суслики, столбиками стоящие на холмах, провожали всадников озабоченными взглядами. Над головой Дарьи толклась стайка любопытных чёрно-жёлтых стрекоз-аскалафов. Солнце лезло всё выше, плавило дрожащий, изнемогающий воздух. На камнях полозы и жёлтопузики принимали солнечные ванны. А полаксиане и не замечали жары, хотя должны были уже свариться в своих наглухо запечатанных одеяниях. Зато они заметили, что «леди беззащитна перед солнцем», и набрали ковыля, мелиссы и белых цветов шафрана («О-о, это и есть самая дорогая пряность Земли? Клан Эбстерхиллов достаточно богат, чтобы дарить Вам любые цветы, благословенная леди»), и Орк в несколько минут сплёл Дарье шляпу. Патрик упоённо бубнил латинские названия. Джошуа и Фарид забрасывали Дарью сотнями «что», «как» и «почему». Кайс, лишённый, как видно, инстинкта самосохранения, норовил то понюхать обжигающий ясенец, то потрогать дремлющую гадюку, то попробовать на вкус семена «золотого дождя». Аян ворковал с собакой и ухитрился погладить дрофу, подбежавшую поздороваться с Дарьей. А Дарья уже забыла о своих планах провести полаксиан только центральной тропой; она вела их всё дальше и дальше, и ей хотелось, чтобы этот знойный день длился всегда.