Диалоги – моя фишка. Черные заповеди Тарантино - [44]

МО: Музыка усиливает ощущение вневременности, свойственное всем вашим фильмам.

КТ: Мы, кстати, обыграли качество записи, которую имели в своем распоряжении. Я решил, что мы запишем музыку не с «мастера», а прямо с моего альбома, даже не с CD.

МО: Вы как-то сказали, что первые два ваших фильма разворачивались во вселенной Квентина Тарантино, а «Джеки Браун» – во вселенной Элмора Леонарда. Куда же вы поместили «Убить Билла»?

КТ: Мне всегда казалось, что я располагаюсь в двух вселенных. Есть нормальная вселенная Квентина, в которой для меня сосредоточено все удовольствие кино, но которая гораздо реальнее реальной жизни. Берешь весь смак жанрового кино, добавляешь специи реальной жизни, причем не так, как принято по правилам, и получаешь кайф. Не скажу, что сам выдумал этот рецепт, я освоил его, читая книги Элмора Леонарда, и перенес в кино. Это мир, в котором разворачивается действие «Бешеных псов», «Криминального чтива» и сценария, который я написал к «Настоящей любви».

А еще у меня есть другая вселенная. Тут уже ничего нет от реальной жизни, тут все от кино. Эта вселенная реально существует только на экране, проецируется на экран. «Убить Билла» – первый фильм, который я режиссировал внутри этой вселенной, но мои сценарии к «Прирожденным убийцам» и «От заката до рассвета» тоже существуют в этом универсуме. Как бы поточнее описать различия между этими двумя вселенными… Когда персонажи «Настоящей любви», или «Бешеных псов», или «Криминального чтива» идут в кино, они смотрят как раз такие фильмы.

МО: «Убить Билла» – фильм, в котором много насилия, но он настолько «чужестранен», что насилие не кажется реальным. Плавающая в крови Софи Фаталь – совсем не то, что Мистер Оранжевый в луже крови.

КТ: Честно говоря, когда у Софи Фаталь отрезают руку, это одна из тех сцен, где я подчеркиваю боль. Я не хочу вызвать у зрителя шок и нигде, кроме этой сцены, не акцентирую боль. Иначе мой фильм слишком бы отдалился от того поп-самурайского стиля, который я имею в виду, думая о японском кино не стиля «обреченности» Куросавы, но стиля «Дзатоити» или «Тележки из ада», где у персонажей вместо вен – садовые шланги. Это для меня вопрос эстетики. Не буду использовать термин «комиксовый», но свойственные комиксу отчуждающие приемы здесь присутствуют. Я ни на секунду не пытаюсь уверить вас, что представляю вам реальный мир. На самом деле здесь никого не убивают, кровь тут ненастоящая, а если вам это не нравится, значит, вам просто не нравится красный цвет, потому что вы знаете, что он ненастоящий. В противном случае это было бы не кино.

МО: Вас не беспокоит соображение, что «чужеродные» элементы осложняют зрителям восприятие тех эпизодов, в которых раскрываются характеры персонажей?

КТ: В этом заключается моя работа. Крутиться на крошечном грошике. Не на долларовой монете, а на самой мелкой медяшке. Зрителю судить, насколько мне это удается. Мне кажется, я сделал то, что хотел: дать по башке, а потом рассмешить. Так я себе это представляю.

«Для меня тоже есть вещи, которые за гранью…»

Уильям Кинг, 2013 год

В обычной жизни Квентин выглядит ботанистым неуклюжим парнем, у которого нет особых карьерных перспектив. Кажется, что он просто бредит кино, кроме которого ему мало что в жизни интересно. Несмотря на череду подружек разной степени известности, Тарантино до сих пор холост и бездетен. В данный момент он встречается с журналисткой и писательницей Лианн Макдугалл, с которой его застукали на каникулах в Мексике. По фигуре режиссера, попавшего под прицелы объективов папарацци, понятно, что спортзал его интересует не сильно. Последнее творение Тарантино отдает дань все той же страсти киномана – «Джанго» был одним из самых известных в 1960-1970-х годах вестернов, снятых режиссерами итальянского происхождения, из-за чего их прозвали спагетти-вестернами. Главную роль в нем сыграл актер Франко Неро.

Последние две премьеры от Тарантино – «Доказательство смерти» и «Бесславные ублюдки» – заставили фанатов волноваться, что мастер изживает себя, начиная творчески перерабатывать собственные старые работы. «Джанго освобожденный» доказывает, что это совсем не так. Впервые за свою карьеру режиссер решился затронуть тему рабства в США. И делает это с присущими его фильмам фонтанами искусственной крови и черным (не в расистском смысле) юмором. Сам он тоже дважды появляется в кадре. Причем во второй раз стоит с мешком на голове, и преданные поклонники могут опознать кумира по одному лишь голосу.

УК: Квентин, ваша любовь к вестернам идет из детства?

КТ: Да. Все мальчики моего поколения любили вестерны. Но у меня и мама была невероятной фанаткой Клинта Иствуда. Помимо, пожалуй, картин Уолта Диснея, спагетти-вестерны были первыми фильмами, которые я увидел. Вместе мы пересмотрели кучу картин. Иногда мама и ее очередной бойфренд брали меня в кинотеатр под открытым небом. Мы сидели в машине, и мне в силу маленького роста приходилось тянуться, чтобы увидеть экран целиком. Мне всегда нравились сюрреалистичность и смелость вестернов. Кстати, я считаю, что они родили современное кино в смысле монтажа. Как Серджо Леоне (режиссер фильма «Однажды на Диком Западе». – Прим. «ТН») кроил эпизоды, не делал никто в его время.