Дежурный по континенту - [20]

Он сел и замолчал.

Встал прыщавый очкастый европеец по имени Ульрих.

– Братья! – сказал он с немецким акцентом, вслед за Хуаном игнорируя присутствующую сестру – кровожадную Магдалину. – Зачем обязательно пускать кровь? Возможно, она действительно упустила какую-нибудь деталь, которая может пролить свет на всё, что с нами происходит. Но поймут ли нас и поймем ли мы себя сами, если станем нарушать Женевскую конвенцию в отношении своих же товарищей? Есть такая вещь, как вакуумно-информационная ванна. Погрузить туда человека на сутки – он вам вспомнит, какие слова его папа нашептывал его маме, когда они тренировались перед тем, как его зачать. К возвращению Мигеля мы будем иметь ясную картину происходящего.

– Какая ванна? – сказал Побрезио. – Отсюда до ближайшего водопровода ехать три часа на машине с форсированным двигателем.

– Это не та ванна, про которую ты думаешь, Побрезио, – сказал Ульрих.

– А то я ванны никогда не видел, – заворчал Побрезио.

– Ванна – это абстракция, – сказал Ульрих. – В данном случае в качестве ванны подойдёт и подвал под этим домом. Там поставить койку, парашу, лампочку из патрона вывернуть, дверь запереть наглухо и ещё каким-нибудь войлоком обложить, чтобы никаких звуков туда не проникало. Мозг, лишенный притока информации извне, сперва очищается от информационных шлаков, потом начинает засасывать информацию из подсознания. Дело перпециента за малым: систематизировать информацию. Зелёных чертей – налево, полезные воспоминания – направо…

– Если перпециент действительно хочет что-то вспомнить, а не, наоборот, забыть… – ядовито вставила Магдалина.

‑ Есть, в конце концов, химические препараты. Амитал натрия, например.

‑ Подкожная инъекция аш два эс о четыре тоже неплохо прочищает мозги, ‑ не унималась Магдалина.

– Тоска с вами, европейцами, – с любовью в голосе сказал Побрезио. – Умные, дьявол, как… как эти… как их?..

– У меня есть соображение! – подал голос Ильдефонсо Итурбуру, между прочим, студент юрфака, хоть с первого взгляда о нём этого и не скажешь.

Все обернулись на него посмотреть. Ильдефонсо с самого начала сидел тихо, голос не подавал, в дискуссиях не участвовал. Видно, что-то соображал себе всю дорогу и, наконец, сообразил.

– Встань, дорогой, чтобы тебя все видели, – сказал Побрезио. – И изложи нам свое соображение.

Ильдефонсо обратился к Агате:

– Твой муж помимо торговли стройматериалами не занимался ли чем-нибудь ещё? Каким-нибудь бизнесом, из-за которого его могли убить?

‑ Не знаю, ‑ сказала Агата.

Признаваться соратникам в том, что вышла замуж за русского шпиона, она не собиралась. Возможно, эту «фигуру умолчания» и почувствовали её соратники, что, понятное дело, порождало в них сомнения в её искренности.

‑ А вспомни-ка, Агата, вы с ним на свадьбе что-нибудь пили или курили?

Террористы переглянулись. Будущий адвокат Ильдефонсо явно не зря грыз гранит юридической науки в своём Народном независимом университете. Коллективному разуму никогда не надо давать готовых решений. Он на эти решения всегда скажет «нет». Коллективный разум надо к этим решениям подтолкнуть. И тогда кто-то обязательно воскликнет из дальнего угла полутёмного помещения:

– Батюшки! Да ведь я так сразу и подумал!..

И тогда все разом заговорят, перебивая друг друга, затарахтят, как град по жестяной крыше, закричат, чувствуя чрезвычайное облегчение от того, что их коллективный разум и на этот раз не сплоховал: потыкался, потыкался в слепые углы, да ведь и набрёл, мерзавец, на верное решение.

‑ В самом деле, ‑ сказал Побрезио, ‑ тебе твой муж давал что-нибудь пить или курить?

– Мы и пили, и курили, – отвечала Агата. – Не помню.

– А как у тебя было во рту на следующий день после свадьбы – помнишь?..

Тесно, чуть было не сказала Агата, но вовремя опомнилась:

– Помню. Паршиво было.

– Вот! – торжествуя, воскликнул Ильдефонсо. – Её муж – наркоторговец, он ей дал курнуть что-нибудь этакое, и поэтому она ничего не помнит! Ловкое дело! Я бы тоже на её месте ничего не помнил!..

– Что же, очень даже может быть, – со знанием дела пробасил Побрезио. – Мескаль, пейотль, мушиные грибы – знатно отшибают память…

– Лажа все это! – крикнула Магдалина, перекрывая гомон. – Лажа!

– Почему? – спросил кто-то в наступившей тишине.

– А Эусебио Далмау – он тоже чего-то покурил и от этого помер?

‑ Вообще-то не исключено, ‑ прозвучала чья-то реплика.

‑ А покурить ему дал её муж, предварительно связав? – сказала Магдалина язвительно.

‑ Магдалина, ты дура, ‑ сказала Агата. – Я же объяснила: мой муж в тот момент находился в Монтеррее, куда я к нему и сбежала в одном одеяле.

На лицах всех присутствующих представителей мужского пола промелькнул невольный интерес: знатная должна была получиться картинка – голая Агата, роняя одеяло с чресел, садится в машину и тонкой рукой вставляет ключ в замок зажигания…

Что ни говори, а есть на свете непреходящие ценности и помимо борьбы за светлое будущее человечества.

‑ Кто же его связал? – проговорил Побрезио.

Он посмотрел на Ильдефонсо. Вслед за ним и все остальные посмотрели на Ильдефонсо. В тебе, брат, вся наша надежда, казалось, говорили обращённые к нему взгляды боевиков.