Дежурный по городу слушает - [12]

У Тани было не так уж много свободного времени: техникум (она училась на радистку), домашние дела.

Воскресенье же они почти всегда проводили вместе — втроем. Таня не требовала, как некоторые женщины, недавно вышедшие замуж, чтобы они все время оставались с мужем вдвоем. Наоборот, ей было даже приятно, чтобы кто-то видел ее счастье, кто-то близкий, кто бы не завидовал ему, не был бы к нему равнодушным, а радовался ему. Она словно хотела показать Николаю: «Вот видишь, твой Володя в надежных руках!»

Хорошие у них бывали прогулки, хорошие и интересные.

Таня почти всегда была веселой. Но иногда вечером, оставшись с Владимиром наедине, затевала серьезные разговоры.

— Скажи, Володь, почему ты решил стать милиционером? — спросила она однажды. — Ведь ты мог пойти просто в юридический институт или в физкультурный. А почему так?

Владимир отложил конспект, понимая, что заниматься сегодня больше не удастся.

— Почему решил стать милиционером? Да как тебе сказать. Ну, в школу-то мы пошли (он сам не замечал, как начинал говорить и за себя и за Николая) просто потому, что у ж очень там все интересно было. А вот теперь, теперь, я уже могу, наверное, точно ответить почему мы полюбили это дело. Думаю, что могу… Он помолчал.

— Так почему? — поторопила Таня. Она не любила, когда не получала скорого ответа на свой вопрос (а на вопросы ее было порой совсем не просто ответить).

— Видишь ли, это дело характера, темперамента. — Владимир нахмурил брови, он старался понятнее изложить свою мысль, чтобы и самому, как это часто бывает в таких случаях, лучше ее уяснить. — Мы ведь в революции не участвовали, в Отечественную под стол пешком ходили — с оружием в руках, словом, не боролись… — Он замолчал, ища подходящее слово.

— За что не боролись?

— Ну, за Родину нашу, за все. — Владимир раздвинул руки, словно хотел обнять что-то очень большое. — За коммунизм…

— Коммунизм еще не наступил, — категорически заметила Таня.

— Да не в этом дело…

— Впрочем, наступил, — так же категорически сказала она.

Владимир недоуменно посмотрел на нее.

— Ну, как тебе объяснить? — Таня наморщила лоб. — У людей некоторых уже наступил. В душе, что ли, в сердце, в поступках. Словом, я не могу объяснить! Ты прости, я перебила…

Владимир помолчал, обдумывая Танину мысль, потом продолжал:

— Так вот, я говорю, с оружием мы с врагом не сражались. Понимаешь? И мне почему-то кажется, что в милиции мы как-то восполним этот пробел. Погоди, погоди! — Он поднял руку, словно останавливал еще невысказанные Танины возражения. — Я знаю, ты сейчас скажешь, что любой рабочий, инженер, врач, уж не говоря, скажем, о пограничниках, летчиках-испытателях, — что все они делают не меньше, а иные и больше, чем воевавший солдат. Можно быть бухгалтером, всю жизнь крутить ручку арифмометра и, сэкономив государству сотни тысяч, принести великую пользу. Я не спорю. Это так. Но вот с нашим темпераментом, вот моим и Колькиным, мы должны, как бы тебе объяснить, ну фактически, что ли, драться… И притом с самым плохим.

Владимир помолчал.

— Ты опять можешь сказать, что какие-нибудь сорняки на полях, трахома, чума, засуха страшнее тысячи преступников и потому агроном, врач, мелиоратор, которые с этим борются, делают более важные дела. Но у них все же не такие ощутимые враги, вот именно в смысле ощутимости. А наши — они реальны. Они здесь, возле нас, и их надо корчевать в активной борьбе, в буквальном смысле с оружием в руках. Ведь даже когда настанет коммунизм, надо будет воевать с засухой и болезнями, а вот пока есть на земле преступники, коммунизм не наступит. Разные есть, конечно, преступники, большие и малые, у «них» и у нас. Я не говорю о «тех». Но здесь, внутри страны, мы должны их выкорчевать. И когда я это делаю, мне ощутимее мой вклад в общее дело. Но это, конечно, вопрос характера, повторяю, темперамента… — Владимир улыбнулся и взял Таню за руку. — Я понимаю, что я не Плевако. Все это звучит, конечно, довольно неясно. Да? Ничего не поняла?

— Я все поняла. — Таня говорила серьезно, серьезное выражение было и в ее карих глазах. — Я отлично поняла. Вот за это я тебя, наверное, и люблю.

Их беседу прервал звонок.

Это пришел Николай.

Пока Таня ушла на кухню готовить чай, Николай, как всегда, в шутливом тоне рассказывал:

— Ужас! Полная деградация преступности! Уходят лучшие люди! Убийцы переквалифицируются в карманников, скоро станут фальшивыми нищими- пойдут по вагонам электрички и будут петь: «С неразлучным своим автоматом побывал не в а-да-ной я стране…» Ты знаешь, кто появился на нашем светлом горизонте? «Повар»! Да, да, тот самый. И что ж ты думаешь? Решил «завязать», бросить свою надежную, тихую профессию убийцы и вступить на зыбкий путь карманных краж. Словом, так. — Николай заговорил серьезно. — «Повара» действительно выпустили. Прописан он в области, в Москву приезжает на «гастроли». Есть сведения, что занялся карманными кражами. В основном холит по театрам, циркам и концертам перед началом или после окончания, когда народ спешит, толпится у входных дверей. Пойду присмотрюсь. Если нащупаю- будем брать. — Он помолчал. — Плохо другое. Он не карманник, он убийца. Я его тогда сразу понял и дело его старое потом смотрел. Если такого граждане поймают на деле (кто-нибудь крикнет), он и не моргнет — пустит в дело нож. Поэтому его надо изъять немедленно. Я…