Дежа вю - [38]

И как это она не задохнулась от гнева! Сама не ожидала, что его пренебрежительный тон и утомленно-безразличное выражение лица, когда он говорил о ее детях, так на нее подействуют. От злости она готова была вцепиться ему в физиономию!

Олег это понял и задвинулся поглубже на полку. Спросил оттуда:

– Ты с ума сошла?

– Это ты сбрендил. Откуда ты знаешь про моих детей? Общих знакомых у нас нет, рекламные плакаты с их изображением я не заказывала, значит, ты следил за нами? Следил?

– Просто время от времени бывал в тех же местах, что и ты. Успокойся, Алька.

Алька так Алька. Сейчас не это главное. В тех же местах?!

– Ты бываешь в Москве? – уточнила она.

– Бываю.

– А зачем?

Потому что до сих пор страстно тебя люблю, ответила она за него и чуть истерически не расхохоталась. Глядя на ее закушенные губы, Олег заволновался:

– Тебе плохо?

– Мне хорошо, – выдавила она, – ты не ответил.

– А… Ну… Я часто приезжаю в Москву, по делам.

– Ты стал деловым, – похвалила Тина, переводя дух, – и в какой отрасли?

– В литературной.

– Собственное издательство? – светским тоном осведомилась она.

– Я пишу книги, – морщась от собственных слов, признался он.

Пишет много лет. Пишет хорошо, если судить не по критическим статьям, а по сумме гонораров. Называется писателем, и в этом качестве едет на презентацию очередного опуса. А представляться так и не научился. Автор романов? Литработник, как стояло бы в дипломе, если бы в свое время его не выгнали из института?

– Пишешь книги?.. – Она закашлялась, пробормотала через минуту: – Значит, твоя мечта сбылась…

– Можно и так сказать.

– Но откуда все-таки ты обо мне знаешь? – снова нахмурилась Тина. – Или писатель у нас все равно что опытный разведчик?

– Успокойся, – повторил он, – так получалось, что мы несколько раз сталкивались. Только ты меня не замечала.

– Ты был загримирован? Набирал материал для книги, изображая официанта? Или старушку на паперти?

– Ты и раньше за словом в карман не лезла, – прокомментировал он.

– Никогда не могла понять этого выражения. Ну кто же хранит слова в кармане? Обычно в голове. Или я ошибаюсь?

Олег молча улыбнулся.

– Ладно уж, – сказала она, – ешь свой борщ, приготовленный несуществующей супругой.

– Я бутербродами сытый, – откликнулся он, предпочтя не заметить упоминание о супруге.

Тина поерзала на сиденье и уточнила-таки:

– Так получается, ты развелся, Морозов?

– У кого получается?

– Не хочешь говорить, не говори, – она пожала плечами. – Мне-то что.

– Тебе любопытно, – возразил он, – и я скажу. Ты бы сразу спросила по-человечески, чем вокруг да около ходить!

Она с досадой стукнула чашкой по столу:

– И как же я должна была спросить тебя о семейном положении?

– Вот примерно так, как сейчас.

Он сохранял серьезное выражение лица, но разговор ему очень нравился. Наконец-то она ожила, наконец-то расслабилась, и ее раздражение, насмешливость выглядели намного приятней, чем давешняя холодная любезность.

– Ладно, Морозов, – нетерпеливо заговорила Тина, – мне на самом деле любопытно. Ты был женат?

– Нет.

– Что, ни разу? – округлила она глаза.

И тут же вспомнила бабку из квартиры на улице Лунной.

Развеселилась, дура! А он, между прочим, тебя бросил буквально у алтаря, чтобы через неделю другую под венец поволочь! Вот потому ни разу и женат не был, что та – другая! – убилась накануне свадьбы. От такого любой умом тронется и уж наверняка про женитьбу больше и не задумается никогда.

Погодите-ка, так бабка же сказала, что на похоронах той девицы была мать Тины. В качестве матери невесты. И на могиле та же дата, что старушка упомянула. Не считая самого ужасного – фамилии, имени, отчества девушки, которой в природе не существовало. Была Валентина Прошина – по маминой девичьей фамилии. Потом стала Тина Чупицкая. А вот той, что на памятнике обозначена, никогда не было.

Кого же там похоронили?

Тезку Тины, рожденную с ней в один день? Да еще и вознамерившуюся выйти замуж за того же человека!

– Ты что?

Олег смотрел на нее обеспокоено. Бог знает, что творится у нее в голове, но с лицом точно не все в порядке. То краснеет, то бледнеет. Язвительную улыбочку прибрала, сидит, губы кусает. Про глаза говорить страшно, не то что смотреть в их темную пропасть, из глубины которой медленно, но верно поднимается ужас.

– Что ты? – повторил Морозов.

Она с досадой отмахнулась, не слушая и не слыша.

При чем тут тезка? Какая тезка? Ее родная мать была на похоронах! Дочку в последний путь провожала!

Значит, никакой другой суженой-ряженой не было?

Значит, в могилке Тина лежит?

А здесь кто?

Кажется, на этот раз она точно сойдет с ума! Ведь клялась и божилась, что думать об этом не станет. Памятник ей привиделся, а все остальное старушка напутала. Звучит логично. Так оно и есть.

Ну черт ее дернул спросить про жену, а?

Вдруг перед носом замаячила ладонь с чем-то белым посерединке. Опять глюки, обреченно подумала Тина.

– Давай, давай, глотай. Теперь запей. Очень хорошо. Молодец.

– Что это было? – будто очнувшись от обморока, она покачивалась на лавке, неуверенно придерживаясь за край стола.

– Успокоительное.

– Чего, чего?

– Обыкновенная таблетка, – рассердился он, – на тебе лица не было, я решил, что надо… – Он присел перед ней на колени. – Ты как будто увидела привидение… Это я на тебя так действую?