Дезертиры - [22]

Впрочем, вру: в детстве мне бабушка часто говорила, что надо по утрам гимнастикой заниматься, обтирания холодные делать, а перед сном рысцой бегать. А я что?.. Вместо гимнастики — сигарета, вместо обтираний — бутылка, вместо рысцы — баба. Вот и добегался до тиннитуса, завяз по самые уши в странном шуме, который только во сне пропадает, а утром вместе со мной просыпается. Ухогорлонос давеча обещал, что когда-нибудь этот шум пройдет. Так когда-нибудь все пропадет, все там будем. А пока в башке гудит, будто от уха к уху линия высокого напряжения протянута, столбы в зубы уперты, а барабанные перепонки, вроде дверей в метро, сами закрываются и открываются…

Сегодня утром в поезде с увлечением читал новый российский хит «Приключения дрянной девчонки» (было бы лучше назвать «Похождения дешевой шлюшки»). Не заметил, как время пролетело. Моника Левински — писательница очень сильная, но до дрянной девчонки ей явно далеко: Моника только с президентом уединялась, а девчонка со всей Думой перетрахалась и полстраны орально удовлетворила, что, впрочем, по американским законам не наказуемо, а даже поощряемо, вроде кофе на рабочем месте, а в Думе наверняка без этих судебных формальностей обходятся, перерыв на обед у всех есть, тонус поднять и настроение улучшить время найдется.

Бирбаух встретил улыбками и кивками, фрау Грюн, основательно потрясши мою руку, дала просмотреть сопроводиловку:

— Они уже ждут. Сегодня вовремя пришли. Она опять с подругой.

С фото смотрела девушка с короткой стрижкой, открытым лбом и пухлыми губами подростка. К сожалению, фото кончалось на уровне ключиц.

фамилия: Денисенко

имя: Оксана

год рождения: 1978

место рождения: г. Харьков, Украина

национальность: украинка

язык(и): русский

вероисповедание: православная

Шум каблуков, шуршание колготок, шелест курток, и две женщины появляются в «музыкальной гостиной». Одна, с длинным лицом и противным взглядом, одетая по-здешнему, сразу начинает тараторить по-немецки с фрау Грюн, задавая дурацкие вопросы, а другая стоит неподвижно у стены, не зная, что делать. Разница между фото и нынешним днем весьма ощутима: лицо пополнело и раздалось, вместо открытого лба — челка, которой обычно прикрывают прыщи на лбу, но губы, хоть и обветренно-сухие, такие же красивые. И фигура ладная, стройная.

Я пожал ее мокро-ледяную ладонь и попросил садиться — надо уточнить данные.

— А вы прямо из паспорта перепишите! — посоветовала фрау Грюн.

— Как, есть паспорт? — удивился я, привыкший, что тут ни у кого нет документов.

— Она по путевке приехала, никакого криминала, все официально… — тут же вмешалась подруга.

«Это-то и плохо», — хотел сказать я (если есть паспорт, то отправка на родину или в третью страну, через которую прибыл беженец, почти обеспечена, если, конечно, ты не Беназир Бхутто или Сальваторе Альенде), но промолчал: какое мое дело, коменданта лагеря такие детали интересовать не должны.

— В графе «язык» тут указан только русский. А украинский?

— В этом-то и все дело, — затараторила подруга, нагло усаживаясь боком на край стола, — семья Оксанки всю жизнь во Владивостоке жила, отец моряком был, а мать — русская, Оксанка тоже в русскую школу ходила и украинской мовы не знает, поэтому теперь ей на Украине жить никак невозможно.

— А где сейчас родители?

— Умерли, — ответила курильщицким голосом Оксана и вновь застыла.

От волнения она временами впадала в столбняк. Зато подруга рта не закрывала, переходя поминутно с немецкого на русский и обратно: успела сообщить, что она сама уже 10 лет в Германии, приехала по немецкой линии из Владивостока, куда в свое время сослали ее прабабушку; у нее есть две машины, один дом, двое детей и одна собака и что Оксану она знает с детства и хочет ей помочь:

— Как вы думаете, получится?

— Откуда мне знать? — пожал я плечами. — Зависит от разного. И в датах пусть не путается — немцы этого очень не любят.

— Какие там даты-то, господи?.. Родился, учился — и все. Ни мужа, ни детей, и очень хорошо — проблем меньше.

— Всякое могут спрашивать, — уклончиво ответил я и еще раз сравнил фото паспорта с оригиналом.

— Жизнь потрепала, — заметив мой взгляд, усмехнулась Оксана, выходя из спячки.

— Никто не молодеет. С кем мы сегодня работаем? — спросил я у фрау Грюн, закончив заполнять анкету.

— С господином Тилле. Так, все?.. Давайте на отпечатки.

— Что это?.. Зачем?.. Что я, преступница?.. — узнав, в чем дело, слабо засопротивлялась Оксана, но подруга ей объяснила, что такое правило, раз немцы говорят — надо делать.

Она безропотно протянула фрау Грюн свои ухоженные пальцы и стояла во время всей процедуры, отвернувшись в сторону, как во время укола. Подруга ради солидарности стояла возле нее, а я подумал, не потащится ли эта болтунья-болельщица с нами к Тилле. Но фрау Грюн, окончив дело, попросила вымыть руки и твердо запретила подруге идти с нами, потому что такие интервью — дело личное, и если есть желание, можно привести адвоката, но не третьих лиц.

— Нет, нет, зачем, — услышав слово «адвокат», по-советски испугалась подруга, пожелала Оксане ни пуха ни пера и удалилась в комнату ожидания, а мы пошли на второй этаж.