Дезертир флота - [21]

Часовой ушел. Квазимодо достал остатки деликатеса.

– Нужно было поделиться, – нерешительно прошептал фуа.

– Ага. Добрый ты. Что-то я не заметил, чтобы с тобой кто-нибудь делился.

– Я – лягушка.

– А я – урод. Что я им предлагать буду? Еще побрезгуют. Кстати, что это ты – «я лягушка, я лягушка». Гордишься, что ли? Лягушки дома сидят, а мы премся куда ни попадя.

– Меня старейшины отдали Флоту. За железо и стекло.

– Продали, что ли?

– Обменяли. Деньги фуа не нужны.

Квазимодо покачал головой:

– Видать, у вас не лучше, чем у людей.

– У нас лучше, – запротестовал ныряльщик. – У нас не бьют, когда чего-то не понял или не успеваешь. У нас спокойнее.

– Угу. Уж куда спокойнее – за железо своих отдавать. У нас в Глоре продают, если долги отдать не можешь. Тогда и на тебя, и на жену с детьми ошейник запросто надеть могут. А если денежки водятся – ты человек свободный и уважаемый. Так что получается, деньги – вещь полезная. Зря вы их у себя не завели. Или тебя за дело на Флот упекли? Задолжал кому или на чужую бабу залез?

– Я последний сын в семье. Лодки мне не достанется, да и дом никто строить не поможет. Кого отдавать, если не меня?

– Мне бы не понравилось, если бы меня на сторону сплавляли, не спрашивая, – пробурчал Квазимодо. – Ты же там не один такой, младший? Собрались бы, потрясли маленько папаш да старших братьев. Там, глядишь, и лодка бы появилась, и бабы гладкие.

– Фуа не воюют между собой. Не принято.

– Любите вы законы. И как только живы до сих пор? А что ты со своим товарищем не очень дружишь? Вы ведь оба… лягушки?

Ныряльщик помолчал и неохотно объяснил:

– Чужой. С другого острова.

– Понятно. Не ладите, видать, островами. И частенько резня начинается?

– Мы не убиваем друг друга, – запротестовал фуа. – Лодки разбивают, сети режут. До смертей редко доходит. Просто они – чужие.

– Мудро. Чужие-то вы чужие, а старейшины у вас одинаково соображают. Напарника небось тоже обменяли на ерунду какую? Как же вы нырять будете, если слово друг другу противно сказать?

– Дело есть дело, – пошептал ныряльщик. – Что прикажут – сделаем.

Застонал и быстро-быстро заговорил во сне Филин.

– Что-то ему хуже стало, – озабоченно сказал Квазимодо. – Или это его москиты достали?

– Здесь москитов меньше, – заметил фуа.

– Тебе-то что. – Вор почесал искусанную шею и с завистью посмотрел на спокойно сидящего ныряльщика. Грязная безрукавка оставляла обнаженными худые руки с гладкой коричневатой кожей. – Тебя почему твари не кусают?

– Кусают, но мало. Я на них зла не держу. И они ко мне спокойны.

– Это что, вроде как договор заключаешь? – поинтересовался вор.

– Нет. Просто мы миримся с существованием друг друга.

– Понятно. Ты философ.

– Не знаю, кто это. Со зверьми можно договориться. Они не глупые.

– Я знал одного мужика, он здорово с лошадьми умел договариваться. Но животные тоже разные бывают. У меня вот был мул – так эта скотина еще тупее Глири была.

Ныряльщик ухмыльнулся:

– Тупее Глири быть невозможно. А что такое – мул?

– Ты что, мулов никогда не видел? – удивился Квазимодо.

– На островах их нет. Я лошадей и собак в первый раз на Скара увидел.

– Мул – это когда осел на лошадь залазит. Рождается у них скотина. С виду вроде ничего, сильная и выносливая. Вот только если что-то в башку втемяшится – дубиной не выбьешь.

– Интересно посмотреть. У меня была рыба – умела мидии находить. Таких больших раковин, как я, никто в деревне не доставал. Похлопаешь по воде – она ко мне поднимается. Я ее Орехом называл. Уж очень толченые орехи любила.

– Сроду о дрессированных рыбах не слыхал. Слушай, а вот, к примеру, с тем змеем ты не мог договориться? Чтобы он нас не жрал? Имело ведь смысл обсудить ситуацию? А так и он сдох, и мы все обделались.

– Черепаха с нами тоже была не прочь договориться, – улыбаясь, заметил фуа. – Только когда желудок пуст – не до разговоров. Змей хотел пищу.

– Я тоже так понял, – согласился Квазимодо. – Всегда или ты жрать хочешь, или тебя хотят.

– Не всегда. – Фуа поднял тонкий палец. Ночная бабочка, порхающая вокруг костра, сделала пируэт вокруг головы ныряльщика и осторожно села на палец. Бархатные крылья размером с ладонь трепетно вздрагивали.

– Интересный фокус, – пробормотал вор. – Только бесполезный.

– Бесполезный, – согласился фуа. – Я ведь не колдун. Уметь стрелять из арбалета, как ты, гораздо нужнее.

– При случае я тебя научу, – пообещал Квазимодо. – А сейчас ложись-ка спать, утром нам опять этот проклятый эвфитон тащить. Филин быстро вряд ли оклемается.

* * *

День выдался мучительным. Несмотря на то, что под ногами стало значительно суше, движение отряда замедлилось. Теперь приходилось прорубаться сквозь сплошные заросли. Квазимодо вдоволь намахался кукри. Руку ломило. Шедшие впереди солдаты менялись все чаще. В густом переплетении кустов и лиан дышать было совершенно нечем. Как ни экономил вор воду – обе баклаги кончились уже к середине дня. Облизывая пересохшие губы, вор волок себя, вьюк и лафет, за который цеплялся измученный фуа. На ныряльщика пришлось повесить дуги орудия, и этот вес чуть не валил беднягу с ног. Филин едва стоял на ногах. Он непрерывно что-то бормотал, пот лил с него ручьем. Копье солдат где-то оставил и лишь прижимал к себе замотанную руку. Кисть посинела и распухла.