Дейзи Джонс & The Six - [24]

Когда мы уселись в машину, Камилла прошептала:

– Мы с тобой вместе на веки вечные. Не забывай об этом больше, ладно?

Я в ответ кивнул, и она меня поцеловала. И Грэм отвез нас домой.

Камилла: Мне кажется, верить в людей надо еще до того, как они это заслужили. Иначе это будет нечестно. Правда?

«Начало»

1974–1975

В 1974 году Дейзи Джонс отказалась появиться хотя бы на одном из сеансов звукозаписи в студии Record Plant в Западном Голливуде, а также нарушила условия своего контракта с Runner Records.

Между тем Симона Джексон, успевшая заключить контракт с Supersight Records, уже снискала мировой успех своими танцевальными хитами в стиле ритм-н-блюз, которые впоследствии стали считать классикой жанра «протодиско». Ее песни «Любовь как дурман» и «Заставь меня» неизменно попадали в верхние позиции чартов танцклубов Франции и Германии.

Когда же летом 1974-го Симона отправилась в очередные гастроли по Европе, Дейзи стала все чаще испытывать чувство неприкаянности.

Дейзи: Целыми днями я загорала на солнце, а ночи проводила в алкогольном угаре. Я перестала писать песни, потому что не видела в этом никакого смысла: ведь все равно никто не даст мне их записать.

Хэнк наведывался ко мне каждый божий день, делая вид, будто безумно влюблен в меня, хотя на самом деле он просто все время пытался убедить меня поехать в студию, словно я была призовой лошадью, отказавшейся участвовать в скачках.

Потом в один прекрасный день у моего порога появился Тедди Прайс. Похоже, его назначили за меня ответственным, и в студии предполагали, что он сумеет убедить меня явиться на запись. Тедди на ту пору было где-то за сорок, или, скорее даже, около пятидесяти. Исключительно обаятельный был британец, выказывавший ко мне какое-то отеческое отношение.

Я открываю дверь – и вижу его на крыльце.

– Хватит уже страдать ерундой, Дейзи, – говорит он мне, даже не поздоровавшись. – Тебе придется записать этот альбом, иначе Runner привлечет тебя к суду.

– Мне на это наплевать, – ответила я. – Если хотят, то могут забрать свои деньги и выпереть меня отсюда. Буду жить, значит, в картонной коробке.

Я была ужасно раздражена. На самом деле я даже не представляла, что означает терпеть какие-то лишения.

– Давай-ка просто поедем в студию, красавица, – сказал Тедди. – Это что, так трудно?

– Я хочу записывать собственные песни, – уперлась я. Причем, кажется, даже скрестила руки на груди, точно упрямое дитя.

– Я почитал твои тексты. Некоторые из них даже очень хороши. Но у тебя нет ни единой полностью законченной вещи. У тебя нет ничего, что можно было бы с ходу записать.

Еще сказал, что, когда я исполню свои обязательства по контракту с Runner Records, он поможет довести мои песни до ума, чтобы я могла выпустить альбом с собственными сочинениями. Даже назвал это «дальнейшей целью нашей общей работы».

– А я хочу выпустить свои песни сейчас, – не отступала я.

И тут Тедди не на шутку разозлился:

– И что, ты хочешь стать профессиональной групи? Это предел твоих мечтаний? К этому ты стремишься? С моей точки зрения, сейчас тебе дается шанс по-настоящему заявить о себе, сделать что-то самой. А ты предпочла бы просто залететь от Боуи.

Позволь-ка, я воспользуюсь моментом и проясню кое-что сразу: я никогда не спала с Дэвидом Боуи. Лично я в этом абсолютно уверена.

– Я – творческая личность, – заявила я Тедди. – Поэтому или вы позволите мне записать альбом, который я хочу, или вообще меня больше не увидите. Никогда.

– Знаешь, Дейзи, – высказался он тогда, – тот, кто настаивает на идеальных условиях, чтобы творить искусство, тот никакая не творческая личность, а просто мудозвон.

На этом я захлопнула перед ним дверь.

В тот же день я открыла свой сборник песен и взялась перечитывать. Мне досадно было признавать это, но я поняла, о чем говорил Тедди. У меня встречались очень даже удачные строки, но ничего не было отшлифовано от начала и до конца.

Как я тогда работала над песнями? У меня в голове крутилась какая-то случайная мелодия, я подбирала к ней слова, а потом просто двигалась дальше, к новым песням. И всего раз-другой перечитав написанное, никогда уже не возвращалась к текстам.

И вот я сидела в гостиной коттеджа, глядя в окно и положив сборник на колени, и постепенно проникалась осознанием того, что если я не начну по-настоящему стараться – то есть не стану ради своей цели выкладываться потом, кровью и слезами, – то так и останусь никем, и никто никогда не станет воспринимать меня всерьез.

Пару дней спустя я позвонила Тедди и сказала:

– Я запишу ваш альбом. Я готова это сделать.

– Это твой альбом, – отозвался он.

И я поняла, что он совершенно прав. Может, в альбоме не все получалось именно так, как я хотела, – но тем не менее он был моим.

Симона: Как-то раз, когда я уже вернулась с гастролей в Лос-Анджелес, я приехала к Дейзи в Chateau Marmont и в кухне увидела прилепленный к дверце холодильника листок бумаги со стихами.

– Что это у тебя? – спросила я.

– Песня, над которой я сейчас работаю.

– Разве у тебя их не десятки разом вылетают?

Дейзи в ответ помотала головой:

– Я пытаюсь эту одну сделать как надо.

Дейзи: Для меня это был хороший урок в юности: не получать что-то, а зарабатывать трудом. Я настолько привыкла к тому, что все дается само собой, что даже не понимала, насколько важно для души, для самой своей сущности что-то для себя заработать, заслужить.