Действие и смысл - [2]

Еще Пушкин глубоко и точно писал в 1836 году о распространившейся уже в XVIII веке тенденции, которую он определил как "полупросвещение": "Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему..." Представителя тогдашнего "полупросвещения" называли Шекспира "варваром" и "пьяным дикарем", а в романе Сервантеса видели одну только смехотворную пародию на рыцарский эпос.

И в судьбе творчества самого Пушкина играла свою печальную роль позиция "полупросвещенцев". Об этом замечательно сказал в 1877 году Достоевский, как бы прямо обращаясь к представителям "полупросвещения":

"Для вас пиши вещи серьезные, - вы ничего не понимаете... В художественном произведении мысль и цель обнаруживаются твердо, ясно и понятно. А что ясно и понятно, то, конечно, презирается толпой, другое дело с завитком и неясность: а, мы этого не понимаем, значит, тут глубина. (...Повесть "Пиковая дама" верх художественного совершенства - и "Кавказские повести" Марлинского явились почти в одно время, и что же - ведь слишком немногие тогда поняли высоту великого художественного произведения Пушкина, большинство же... предпочло Марлинского)".

В наше время с плодами "полупросвещения" сталкиваешься на каждом шагу. И высокой простоте романа "Дата Туташхиа" многие "полупросвещенцы" предпочитают несравненно более слабые и бедные по смыслу произведения, но написанные, по определению Достоевского, "с завитком" ("а, мы это не понимаем, значит, тут глубина").

Сама насыщенность романа Чабуа Амирэджиби действием, резко выраженной событийностью кажется критикам и иным читателям чем-то слишком прямолинейным. Между тем создать подлинно художественное действие, которое проникнуто богатым, словно даже неисчерпаемым смыслом, - труднее всего. Те, кто сегодня как-то пренебрежительно относится к действию, фабуле, сюжету романа, странным образом забыла, что и "Война и мир", и "Братья Карамазовы", и "Очарованный странник", и "Тихий Дон", и "Мастер и Маргарита" до краев наполнены художественным действием, то и дело переходящим в прямую авантюрность, приключенчество, которое, между прочим, Гегель считал неотъемлемой эстетической категорией романа (в его терминологии - "Abenteuertum").

Именно благодаря проникающей все произведение действенности, событийности в "Дате Туташхиа" перед нами является истинное богатство и глубина художественного смысла, ибо только "действование", как утверждал тот же Гегель, раскрывает "то, что человек представляет собою в своей глубочайшей основе".

Роман, построенный на воссоздании переживаний героев, на пресловутом "потоке сознания" и т. п., никогда не может соперничать с действенным романом с точки зрения смысловой емкости, проникновенности и остроты. Не может, в частности, потому, что человек по-настоящему раскрывается не в размышлении о вариантах жизненного выбора, а в самом этом выборе, который немыслим иначе как действие, поступок, в конечном счете - подвиг.

Мне могут возразить, что в романе Чабуа Амирэджиби немалую роль играют и немалое место занимают нравственно-философские и историософские рассуждения героев - особенно рассуждения глубокого мыслителя Сандро Каридзе, а также графа Сегеди, князя Хурцидзе, Нано Тавкешвили и самого Даты Туташхиа. Однако эти рассуждения обретают свой истинный смысл, так сказать, в контексте, в атмосфере напряженного действия. Притом речь идет не только о действии, непосредственно связанном с поступками абрага Туташхиа, но и о действии, которым пронизаны все "вставные" новеллы, притчи, эпизоды романа, подчас даже уходящие в сторону от фигуры главного героя.

Итак, роман Чабуа Амирэджиби воскрешает исконную и одновременно истинную природу романа. Это, кстати сказать, отнюдь не значит, что роман "архаичен" по своему стилю и складу. Нет, перед нами творение современного писателя. Но это писатель, которого не соблазняет стремление быть подчеркнуто, рекламно "современным", - так же, как не соблазняется он характерными для многих писателей попытками нарочито демонстрировать свое "мастерство". Ибо действительно высокая степень мастерства предполагает, в частности, что само это мастерство незаметно, никак не выпячено. Художественное слово Пушкина даже в стихах - внешне легко, как совершенно естественно льющаяся речь...

И резко выступающая на поверхность "современность" стиля - это искусственная, то есть недостаточно подлинная современность. Роман же Чабуа Амирэджиби современен по своей глубокой и всеобъемлющей сути, а не по внешним броским приметам, обнаруживающим, строго говоря, суетность писателя, его малопочтенную боязнь: как бы не отстать от "прогресса".

Но самое главное состоит, конечно, в том, что в романе Чабуа Амирэджиби воплощена не современность ради современности (как бывает мастерство ради самого мастерства), но, если угодно, современность ради вечности. Да, в романе предстают вечные проблемы человеческого и народного бытия, укорененные в двух временных срезах - в исторической действительности рубежа XIX-XX веков и, разумеется, в нашей сегодняшней действительности (поскольку роман создан в наше время).