Дэйр - [9]

На ее широких округлых плечах волос не было, как и на остальной части спины. Джек не видел сирену спереди, но знал, что ее талия покрыта пучками пушистых волос. Волосы в паху были достаточно длинными и густыми, чтобы соответствовать даже человеческим представлениям о благопристойности: казалось, на сирене набедренная повязка.

Сатир был покрыт косматыми волосами от пупка до середины бедер, как его мифический предок, которому он и его родичи были обязаны своим прозвищем. Бедра сирен были гладкими, только внизу живота два пушистых треугольника образовывали подобие ромба, вершина которого приходилась чуть ниже окруженного кольцом волос пупка.

Это был символ женственности у вийров: буква омикрон, пронзенная дельтой.

Джек, волнуясь, ждал, когда замрет последний аккорд лиры и затихнет среди густой зелени сочное контральто сирены.

Наступила тишина. Сирена замерла, высоко подняв голову, как прекрасная статуя в венце червонного золота. Сатир припал щекой к своему инструменту, прикрыв глаза, отрешенный от всего окружающего мира.

Джек вышел из-за ствола мятного ореха и хлопнул в ладоши. Даже внезапный взрыв не смог бы более богохульно нарушить священную для вийров трепетную тишину первых секунд после песни сирены.

Джек хотел именно этого: испугать и обидеть гривастых. Однако оба вийра обернулись и посмотрели на него с таким спокойствием и грацией, что Джек ощутил досаду и даже легкий стыд за себя: неужели эти гривастые никогда не выглядят неуклюжими? Да может ли хоть что-нибудь смутить их?!.

— Добрый день, вийры! — сказал Джек.

Сатир поднялся. Его пальцы пробежали по струнам.

«Добрый день!» — произнесли струны.

Сирена воткнула гребень в волосы и мягко спрыгнула на траву, спружинив ногами. При этом ее высокая грудь так всколыхнулась, что пристально смотревший на нее Джек пришел в замешательство. Сирена подошла к нему и взглянула своими фиалковыми глазами, резко отличавшимися от желтых кошачьих глаз ее брата.

— Как дела, Джек Кейдж? — произнесла она по-английски. — Ты меня не узнаешь?

Джек заморгал, начиная понимать.

— Р-ли! Крошка Р-ли! Святой Дионис, как ты изменилась! Выросла…

Она провела рукой по волосам.

— Естественно. Мне было четырнадцать лет, когда я ушла в горы для прохождения обрядов. Это было три года тому назад. Теперь мне семнадцать, и я взрослая. Разве в этом есть что-то странное?

— Да… нет… то есть… ты была похожа на швабру… то есть… А теперь… — рука его непроизвольно описала изящную выпуклую линию.

Она улыбнулась.

— Не нужно краснеть от смущения. Я знаю, что у меня красивое тело. И мне нравятся комплименты, можешь говорить их сколько угодно. При условии, что ты будешь искренним.

Джек почувствовал, как румянец разливается по его лицу.

— Ты… ты не понимаешь. Я… — и он поперхнулся, чувствуя свою полную беспомощность перед ужасающей прямотой гривастых.

Ей, должно быть, стало жалко его, и поэтому она попыталась сменить тему разговора.

— У тебя есть закурить? — спросила Р-ли. — Мы остались без курева несколько дней тому назад.

— У меня есть три. Как раз хватит.

Джек вынул из кармана куртки коробочку из дорогой меди, подаренную ему Бесси Мерримот. Он вытряс из нее три самокрутки из грубой коричневой бумаги. Непроизвольно он протянул первую Р-ли — как женщине. Его рука отказалась следовать принятому грубому обращению с гривастыми.

Однако следующую самокрутку Джек закурил прежде, чем предложил последнюю вийру. Сатир мягко, почти незаметно, улыбнулся.

Р-ли наклонилась к Джеку, прикуривая, подняла на него глаза. Джек не мог удержаться от мысли, что эти фиалковые глаза, пожалуй, красивее, чем у Бесси. Он никогда не понимал, почему отец говорит, что глядеть в глаза гривастых все равно, что в глаза дикого зверя.

Сирена глубоко затянулась, закашлялась и выпустила дым через ноздри.

— Отрава, — сказала она, — но я люблю ее. Один из драгоценных даров, который люди принесли с собой. Не представляю, как мы обходились бы без табака!..

Если в словах Р-ли и была ирония, то совсем незаметная.

— Это, похоже, единственный порок, который вы у нас переняли, — ответил Джек, — и единственный дар, который вы приняли. И они такие несущественные…

Р-ли улыбнулась:

— О, дар не единственный. Ты же знаешь, мы едим собак. — Она взглянула на Самсона, который прижался к хозяину, словно понимая, о чем идет речь. — Тебе не нужно беспокоиться, большой лев. Мы не жарим твоих сородичей. Только собак. Жирных и глупых собак для еды. А что касается даров, — Р-ли обращалась уже к Джеку, — вам, землянам, не стоит корить себя за то, что вы пришли к нам с пустыми руками: мы научились у вас гораздо большему, чем вы думаете.

Сирена снова улыбнулась. Джек чувствовал себя ужасно глупо: можно подумать, что все умения землян идут вийрам во вред! А ведь и вправду можно подумать…

Сатир обратился к сестре с быстрой взрослой речью. Она коротко ответила ему, но если перевести этот разговор на английский, он занял бы гораздо больше времени. Затем Р-ли сказала Джеку:

— Мой брат Мррн хочет побыть здесь еще, чтобы закончить песню, которую давно задумал. Завтра он нам ее исполнит, уже дома. А я, если ты не против, провожу тебя.