Девятый император - [122]

– Великое это чудо, Збыслав Якунович, – сказал Радим, и в глазах его, обведенных темными кругами, было что-то такое, от чего воеводу Збыслава охватил непонятный трепет. – О том свидетельствовать надо, как некогда свидетельствовали апостолы о чудесах Господних. Бог ведь не токмо Новгород, но и меня спас от неминучей смерти. Потому я дал себе обет; как вернусь в Новгород и пройду Сигтунскими воротами[81] в Софию, буду просить владыку архиепископа о том, чтобы мне принять постриг монашеский.

– Чудеса! – крякнул Збыслав, надел шапку. – Вижу я, что вам пришлось узреть что-то необычайное.

– Уходя из Торжка, я был монгольской стрелой в ногу ранен, оттого антонов огонь у меня начался, – сказал Радим, и на его лице был написан невыразимый восторг. – Товарищи уже оплакали меня, когда пришел ко мне ангел Божий и исцелил меня.

Прокоп пал духом Воевода Радим был совсем плох; от раны шел тяжелый запах, жар не проходил – напротив, стал еще сильнее. Радим по-прежнему был без сознания, только стонал и стучал зубами – его бил озноб, и напрасно Прокоп укутывал его всем, что только попадалось под руку.

– Эх, помрет воевода! – шепнул Прокопу Малк. – До вечера не дотянет. Гнилокровие у него.

– Не каркай! – проворчал Прокоп. Слова Малка рассердили его – не потому, что дружинник паниковал, а потому, что у самого Прокопа не хватило мужества сказать то же самое. – Подождем еще. Пока не умер, будем верить.

– До Новгорода не довезем, – сокрушенно сказал Малк.

– А ну, иди отсель! Бона, за дорогой следи!

– Едут! – закричал Постник, укрывшийся в развилке большой ели.

Крестьянский табор на опушке мгновенно переполошился. Началась суматоха – все решили, что едут монголы. Однако паника быстро улеглась; всадников оказалось всего трое. Малк натянул было лук, чтобы снять пришельцев стрелами, но Прокоп, радостно вскрикнув, схватил дружинника за руку и толкнул в снег.

– Охолонись, паря! – крикнул он. – Знахарка это наша, разве не видишь?

Одним из всадников была Липка. Платок ее потерялся во время скачки, коса расплелась, и теперь длинные светлые волосы развевались за девушкой шлейфом – по ним Прокоп и узнал Липку. С ней были еще два подростка. Присмотревшись, Прокоп с удивлением узнал в одном из них половца Сибгатуллу.

– Господин! Господин! – завопил половец, увидев Прокопа.

– Надо же, нехристь мой! – Прокоп побежал навстречу всадникам, которые уже осадили коней на краю опушки. Сибгатулла, проваливаясь в снег, подбежал к псковитянину, упал на колени.

– Господин, там… там…! – Глаза половца стали совсем круглыми. Прокоп заметил, что одна щека у него обожжена, и от мальчишки крепко пахнет горелым. – Там такое, господин!

– Чего? Монголы близко?

– Монголы встали, господин. Огонь упал на них с неба.

– Что ты болтаешь? – нахмурился Прокоп. – Какой огонь?

– Мальчик правду говорит, – сказал второй подросток в волчьей шубе и шапке, подойдя к Прокопу. Псковитянин с удивлением узнал девушку, которая была в Торжке под судом воеводы вместе со старым Акуном. – Не веришь, иди сам посмотри.

– Господин, там демон, крылатый демон! Он слетел с неба и пожег монголов огнем. Все их войско в смятении отступает. А я бежал, господин!

Прокоп в совершенном замешательстве потер лоб рукой – он за последние несколько дней пережил много разного, но такое… Лицо Сибгатуллы сияло такой радостью, что заподозрить его во лжи было нельзя. Одно из двух: либо парень не в себе, либо говорит правду, и там, у села, случилось что-то неслыханное. Кареглазая красавица подтвердила слова половца – значит, парень не врет. Но откуда тут взялся крылатый демон?

Липка тем временем уже стояла около раненого. Еще до прихода монголов она ожидала подобного исхода, поэтому удержалась от того, чтобы не заплакать. За спиной девушки заскрипел снег – Прокоп уже был рядом и смотрел на Липку взглядом человека, видящего в ней последнюю надежду.

– Помрет он, – сказала Липка, и сердце ее отозвалось болью на эти слова. – Ничего уже не поделать.

– Что же теперь, ждать только?

– Прости меня, дядечка, – произнесла Липка, – ничем я не могу помочь. Разве только сонного отвара ему дам, есть у меня с собой немного. Только подождать придется, пока вода вскипит.

– Что тут такое? – Кареглазая подошла к Прокопу и Липке, увидела раненого Радима, узнала его и невольно охнула.

– Помирает он, – сказала Липка.

– Вот горе-то! И что, нельзя помочь?

Липка покачала головой. Руменика подошла к раненому, попробовала лоб и тут же отдернула руку. Она не ожидала, что у раненого такой жар. Лицо Радима показалось ей лицом больного ребенка, и девушку охватило то вечное женское сострадание, которое есть в каждое женщине. Обида, причиненная Радимом, показалась ей совсем незначительной. Да, воевода посадил ее в поруб, пытался ее осудить, но он же подарил ей браслет, который сейчас у нее на руке – и вообще, разве в этом дело? Сейчас он лежит на санях, закутанный в тряпки и меха, и его сжигает смертельный жар, от которого нет спасения. Лицо молодого воеводы было маской страдания, а еле слышные стоны, которые услышала Руменика, наклонившись к умирающему, показались ей страшнее любого вопля.