Девятый иерусалимский дневник - [5]

когда мне на высоком серьёзе

преподносят херню или ложь.

* * *

Женщины чужих мужчин уводят,

а мужья чужих уводят жён,

в этом интенсивном хороводе

каждый подвиг с риском сопряжён.

* * *

Уже нам не расскажут ничего —

ни прозой, ни холстами, ни в стихах

те юноши с талантами, кого

эпоха раздавила впопыхах.

* * *

Люблю ежевечернее подпитие,

когда ничто блаженству не мешает,

и с ангелами Божьими соитие

душа неторопливо совершает.

* * *

Лакеи, лизоблюды, прихлебатели,

на старости ударившись в художество,

печалятся, что жизнь они потратили

на хамское бездарное ничтожество.

* * *

Сам себя усерднейший читатель,

начисто запутавшись в ролях —

«богохульник, но богоискатель»,

я себе заметил на полях.

* * *

Те люди, чьё глухое раздражение

бурлило в них по поводу всего,

большое учинили одолжение,

исчезнув с горизонта моего.

* * *

Я – смысловик, моё меню —

умам высоким подражание,

и хоть я звук весьма ценю,

но мне дороже содержание.

* * *

В Израиле нету незримых клешней,

и всё по-другому во всём,

и Богу отсюда гораздо слышней,

какую херню мы несём.

* * *

Я много наблюдал различных судеб

в житейском занимательном задачнике —

забавно, что успешливые люди

значительно добрей, чем неудачники.

* * *

Таким порой бывает день,

что даже в чахлом виде жалком

заплесневелый дряхлый пень

заметно тянется к фиалкам.

* * *

Зажгла чинарик только третья спичка,

и я подумал, умственный мудила:

жить – это тоже вредная привычка

и до добра она не доводила.

* * *

В одёжке вольных видов и расцветок

мы клеимся к упругим незабудкам,

невидимые прутья наших клеток

зовут законом, долгом и рассудком.

* * *

Меня приводит в умиление

всё то, что мне познать невмочь,

а перистальтика мышления —

та вообще темна, как ночь.

* * *

Всегда витают в жизни обстоятельства,

которые способствуют тому,

что всюду и везде полно предательства,

и тут же – оправдание ему.

* * *

Приветливей стал я на старости лет,

поскольку позорно забывчив,

и лица я помню, а чьи они – нет,

поэтому так я улыбчив.

* * *

Планете грозит умирание,

сказал бы всевидящий врач:

везде, где царит обжирание,

идёт необузданный срач.

* * *

В негодность постепенно приходя,

я думаю, что, если повезёт,

совсем уже немного погодя

Харон меня по адресу свезёт.

* * *

Теперь живу я осмотрительно:

во внешний мир идя из комнаты,

себя осматриваю бдительно —

очки, ключи, штаны застёгнуты.

* * *

Напрасно в нас ума томление,

жить размышляя – дело скверное:

я обо всём имею мнение,

почти всегда оно неверное.

* * *

Попав под чары искушения —

люблю его я и боюсь —

с утра греху словосмешения

я рукоблудно предаюсь.

* * *

Забавно, что от алкоголя

нисходит к нам покой и воля.

* * *

Очень грустно дома вечером,

если в доме выпить нечего.

* * *

Ясно видя в жизни, что почём,

выискал к покою я ключи:

вовсе не нуждаюсь я ни в чём

из того, что я не получил.

* * *

Всех нас желанью вопреки

согласно Божьему билету

несёт течение реки,

которая впадает в Лету.

* * *

Привычная мила мне колея,

обидно только мне за этот путь:

по мне слезу прощальную пролья,

его продолжит вряд ли кто-нибудь.

* * *

Загадки порой разрешаются просто,

спокойствие старости – штука простая:

с годами душа обрастает коростой

и суше становится, ей обрастая.

* * *

В голове моей вертятся шарики

и мигает нейрону нейрон,

как из этого лепятся гарики,

знает только невидимый Он.

* * *

Мне старость ещё круче нос повесила,

года весьма кураж мой остудили,

но зрителям со мной пока что весело,

ведь иначе они бы хер ходили.

* * *

Мы в подлой выросли державе,

налиты соками её,

и чтобы стёрлись пятна ржави,

полощем души, как бельё.

* * *

Осмысленна земная маета,

живительна и благостна она,

любезна мне людская суета,

её я наблюдаю из окна.

* * *

Кто бы меня в диспут ни вовлёк,

чем бы ни закончилась дискуссия,

жжёт меня изжогой уголёк

острого дурного послевкусия.

* * *

Я издали смотрю не без печали,

как новая идёт закалка стали:

настолько нынче люди одичали,

что скоро племена пойдут и стаи.

* * *

Жестокую шутку придумал Господь,

ислам полюбив беззаветно:

зелёного знамени жаркая плоть

наш мир затопляет заметно.

* * *

Разрезал тишину кошмарный крик,

не слышный, кроме Бога, никому:

то молча умолял больной старик

продлить существование ему.

* * *

Понял на днях в размышлении праздном

то, что с годами поймут наши внуки:

каждое дело становится грязным,

если творят его грязные руки.

* * *

В небесном Божьем царстве теней

полно святых, но есть ли шут?

А потому и нет сомнений,

что там себе я роль сыщу.

* * *

Купался б я сейчас в большом почёте,

дивились бы смущённые народы:

десятки лет не пил я на работе;

поскольку не работал в эти годы.

* * *

Если совсем не верить в чудо,

то быть естественной беде,

и я, никто из ниоткуда, —

никем я стану и нигде.

* * *

Блажен, кто бьётся лбом о стены

и ощущает упоение,

но рушит подлые системы

лишь только тихое гниение.

* * *

Реалии сегодняшнего времени,

наращивая воздух ледяной,

свидетельствуют горестно о темени,

в которую вползает мир земной.

* * *

Высоких слов пустой накал

во мне рождает смех,

а смехом, циник и нахал,

я раздражаю всех.

* * *

Под оком тысяч упырей,

дух чуя ножевой,

беспечно нежится еврей,

счастливый, что живой.

* * *

Мне тяжек перерыв между стишками:

читаешь, разговариваешь, спишь —

на дне туши скребётся коготками

назойливая пакостная мышь.

* * *

Мы все живём в роскошном антураже —