Девятьсот семнадцатый - [2]

Это руководство мы видим в романе в лице партийного комитета крупного рабочего города в Закавказье и в лице отдельных большевиков. Старый подпольщик Драгин, прошедший долгую школу тюрьмы и каторги, энтузиаст революции Абрам, спокойный и бесстрашный Васяткин, рабочий Обуховского завода, Тегран, девушка-большевичка — все они взяты из самой гущи партии такими, какими были тысячи им подобных. Где бы они ни были — на фронте, в советах, где они борются с меньшевиками и дашнаками, у власти, в подполье, в безводной пустынной степи, — всюду интересы партии и рабочего класса для них прежде и выше всего. Не часто удаются нашим писателям фигуры коммунистов. Большей частью это голые схемы, почти автоматы. Происходит это обыкновенно от незнакомства с психологией членов партии, оттого, что пишущий наблюдал их со стороны и судил о них через призму своего внутреннего представления о коммунистах, большей частью весьма далекого от истины. Алексеев — сам коммунист, сам прошел школу подпольной борьбы, этот тип для него родной, он изображает в нем и самого себя, и потому все фигуры коммунистов ему хорошо удались. Его коммунисты — живые люди, с человеческими слабостями и недостатками. Только они умеют их побороть и подчинить свое личное общему благу. Подлинным трагизмом веет на нас, когда Драгина удерживают от непреодолимого желания пойти взглянуть на убитых дашнаками жену и дочь. Обманув товарищей наружным спокойствием, он идет к дорогим трупам и попадает в ловушку. Раненый Драгин едва спасается, чтобы вновь затем броситься в борьбу.

Все эти люди — Драгин, Абрам, Тегран, Гончаренко, Нефедов, Хомутов и другие — действуют вместе с массами, которые, пожалуй, и являются главным действующим лицом в романе. Мы можем проследить эволюцию их, рост революционного самосознания от первых робких шагов солдатского протеста через «суверенную» волостную республику до высшей точки — захвата власти и защиты ее от врага трудящихся.

Октябрьская революция дана в московском восстании. Здесь историческая точность соблюдена Алексеевым в полной мере, слегка только изменены имена руководителей. Для романиста такая пунктуальность далеко не обязательна, она связывает ему руки и мешает облечь исторический костяк мясом, кровью и нервами. В этом отношении классическим и непревзойденным примером может служить «Война и мир» Толстого. Для непосредственного участника событий, конечно, трудно полностью пойти толстовским путем в изображении эпохи и исторических людей, но некоторого схематизма и сухости в описании одного из наиболее ярких моментов захвата власти в Октябре 1917 года все же можно было бы избежать. Тем не менее описание октябрьского восстания в Москве читается легко и с интересом, а для молодежи и тех, кто не был непосредственным участником его на московских улицах и баррикадах, оно полезно и нужно.

Контрреволюция дана в романе главным образом в лице офицеров и их дам. Здесь автор не избежал шаблона в изображении как мужских, так и женских типов. Построенные, так сказать, по принципу злодейства, типы эти достаточно ходульны и нежизненны. Страницы повествования, посвященные описанию внутренних переживаний контрреволюционных деятелей, нужно отнести к самым слабым местам в романе, а любовные похождения здесь совершенно излишни. Без них роман только бы выиграл. Видимо, автор не знает быта этих людей и пользуется в изображении их привычными схемами, безусловно понижая этим ценность своего произведения.

Как писатель М. Алексеев явно тяготеет к созданию монументального романа. Это — автор больших полотен, и несмотря на указанные нами недостатки, они ему, несомненно, удаются. «Девятьсот семнадцатый» в этом отношении нужно признать наиболее удавшимся романом. Алексеев — враг голого психологизма. Ни в одном из его романов нельзя найти мелочных копаний в психологии своих героев. Он подходит к ним как бытописатель и дает их в тесном окружении той среды, из которой они вышли, и тех людей, с которыми они живут и действуют. Герои его крепко связаны с массами, неотделимы от них, и в этом привлекательность их и сила самого Алексеева как романиста. Отрицание психологизма как метода особенно видно в описании женских типов и романической стороне повествования. Оставляя в стороне неудачные страницы любовных похождений поручика Сергеева с сестрой милосердия Чернышевой, женой полковника Тамарой Антоновной и авантюристкой-проституткой Ириной Львовной, нельзя не остановиться на разработке романа Гончаренко с Тегран и Марусей и несколько выпадающего из общей фабулы повествования романа между Щеткиным и Варей.

Тегран, Маруся, Варя полны женственности и вместе с тем силы. Тегран обнаруживает необычайную силу воли в сцене убийства ею одного из своих преследователей и спасения Гончаренко, которому она отдала свои симпатии. Роман между нею и Гончаренко не получает своего разрешения из-за простой случайности, причем Тегран и здесь находит в себе силы подчинить личные переживания партийному долгу, заглушив работой свою неудавшуюся любовь с Гончаренко. У Щеткина и Вари их роман получает благополучное разрешение, но и образ работницы Вари все тот же образ сильной и вместе с тем женственной личности. Особняком стоит Маруся с ее любовью к Гончаренко. Сила страсти ее так велика, что подчиняет себе этого смелого бойца. В эпизоде спасения ею партийцев, бежавших от белых, Маруся подымается до подлинно романтического образа в лучшем смысле этих слов. Женские типы даны Алексеевым в обстановке борьбы и окружены интересными бытовыми деталями, что сообщает им живость и интерес.