Девятнадцать писем - [21]

Я остаюсь сидеть в машине несколько минут. Обычно мне не терпится увидеть её, даже если это желание не взаимно, но сегодня я колеблюсь. Эти письма могут быть моей последней надеждой, и я не уверен, что готов к очередному провалу.

В конце концов, я выхожу из машины. Я никогда не получу ответов, которые ищу, сидя здесь. Одно понятно наверняка: какой бы ни был исход, я не сдамся.

Обходя машину спереди, я удивляюсь, когда вижу, как входная дверь открывается, и выходит Джемма. Доктор дал ей трость, но она упрямится и отказывается её использовать. Она всё ещё хромает, пока идёт, но уже справляется намного лучше и лучше с каждым разом, как я вижу её.

— Доброе утро, — говорю я, подходя к ней. Я протягиваю ей руку, когда она доходит до ступенек. Я могу сказать, что ей не нравится, что я делаю это, но я не могу перестать поддерживать её.

— Доброе утро, — отвечает она, впервые потянувшись к моей руке. Её прикосновение краткое, но я смакую его, и на губах появляется улыбка. Любой контакт, не важно, какой краткий, приятен.

Я открываю для неё пассажирскую дверь, и она встречается со мной взглядом, прежде чем улыбается и благодарит меня. Сегодня в ней что-то изменилось. Может ли это быть связано с письмом? Мой взгляд опускается к её запястью, когда она тянется за ремнём безопасности, и я пытаюсь не чувствовать разочарования, когда вижу, что она не надела присланный мною браслет.

Мне интересно узнать, прочитала ли она письмо, но факт того, что она не надела браслет, заставляет меня прикусить язык. Нет смысла вызывать для себя больше боли.

Обычно она избегает взглядов на меня, но сегодня её глаза следят за каждым моим движением, пока я сажусь за руль, снова заставляя меня задуматься, что происходит.

— В каком доме ты жил? — спрашивает она, когда я выезжаю с подъездной дорожки.

Она прочитала письмо.

Её слова зажигают во мне луч надежды. Она могла задать этот вопрос своей матери, но она сохранила его для меня. Это первое, что она спросила у меня с тех пор, как очнулась от комы. Будто была какая-то часть её, которая не хочет помнить или слышать напоминания. Она закрывалась ото всех нас каждый раз, когда мы упоминали её прошлое, но, кажется, сегодня это начало… чего-то.

— Вон в том, — говорю я, наклоняясь вперёд и указывая на соседний двухэтажный дом из красного кирпича. Мне было очень больно, когда пришлось продать его, чтобы платить за комнату отца в доме престарелых, и у меня по-прежнему всё крутит внутри каждый раз, когда я вижу этот дом. Некоторые из моих лучших и из худших, моментов произошли там, но продать его было единственным способом гарантировать, что мой отец получит нужный ему уход.

— Твои родители по-прежнему живут там?

Я бросаю на неё краткий взгляд, прежде чем снова сосредоточиться на дороге.

— Нет. Нет, не живут.

Надеюсь, её удовлетворил ответ, потому что мне не хочется углубляться. Это слишком депрессивно. Для моей семьи не было счастливого конца.

Глядя в пассажирское окно, она рассматривает дом, когда мы проезжаем мимо. Он по-прежнему выглядит точно так же, как когда я жил там. Он кажется ей знакомым?

— Мы ходили в одну школу? Она была где-то здесь?

— Да, и да, — говорю я, пока на моём лице появляется улыбка. — Мы можем проехать мимо неё по пути домой, если хочешь.

— Мне бы хотелось.

Я на мгновение закрываю глаза и произношу молчаливую благодарность. Моё письмо зажгло что-то в ней, я уверен в этом. Эта искра надежды растёт. Мне хочется снова написать ей. Я только слегка коснулся красоты, которой мы когда-то были.

Глава 10 Брэкстон

— Дерьмо!

Я выбрасываю очередной лист бумаги. Первое письмо далось легко — был смысл начать с самого начала — но сейчас, когда я знаю, что она на самом деле прочтёт их, мой подход изменился. Я хочу впихнуть в это письмо как можно больше. Мне так много хочется сказать.

Поставив локти на стол перед собой, я кладу голову на руки. С этим нельзя спешить.

С этой мыслью я ставлю ручку на бумагу. Она заинтересовалась, когда мы остановились возле начальной школы, в которую оба ходили. Она даже вышла из машины и обошла периметр школы. Странно, но грустно осознавать, что она видит эти старые, знакомые вещи свежим взглядом.

ПИСЬМО ВТОРОЕ…

Дорогая Джемма,

Семнадцатое марта 1997 года было кульминационным моментом наших юных жизней. На этой стадии мы были соседями уже больше года, и наша дружба крепчала с каждым проходящим днём.

Тот факт, что я был на год старше тебя, значил, что мы были в разных классах и никогда не играли вместе в школе. Хотя я улыбался каждый раз, когда мы проходили мимо друг друга, потому что один взгляд на тебя делал меня счастливым.

На игровой площадке ты проводила время с девочками из своего класса, а я играл со своими приятелями. Вначале я боялся рассказать о тебе своим друзьям. Для них любая девочка была заражённой микробами и запретной зоной. Ты никогда не была для меня такой; с того самого первого дня я увидел, что ты другая. Ты была забавной, лёгкой в общении и невероятно милой.

Теперь, когда твоя мама знала, что днём я дома один, она настояла, чтобы я оставался у вас дома, пока моя мама не вернётся с работы. Я с нетерпением ждал этого времени каждый день, потому что ты принадлежала только мне. Казалось, ты была так же счастлива быть рядом со мной.