Девять врат. Таинства хасидов - [90]

. Ведь он сейчас пойдет в синагогу совершать утреннюю молитву. Нынче непривычно рано. Но пока он все еще стоит и стоит, склонившись над своим коленом, на котором лежит открытый том Талмуда. Реб Менделе стоит неподвижно, словно изваяние, губы его сжаты, а взгляд устремлен на эти две с половиной строки. Он стоит и стоит, и никто, естественно, не осмеливается ему помешать. Наконец он выпрямляется. «Теперь мне все ясно!» — заявляет реб Менделе радостно. Оглядывается вокруг. Все еще сумерки, как тогда, когда он открыл книгу. Однако это были уже предвечерние сумерки… Еще счастье, что было лето и день достаточно длинный, чтобы ему хватило времени понять две с половиной строки в святом Талмуде. А случись это зимой, когда день короток, возможно, коцчане в этот день и не читали бы утренней молитвы. Вскоре на небе высыпали звезды, и настал час молитвы вечерней. Но поначалу они все-таки прочли свою утреннюю, хотя и в большой спешке.

Конечно, вы не могли не заметить, что я, рассказывая о коцких святых, уже долгое время не использую титул «святой», хотя такой человек, как реб Симха-Буним, вполне его заслужил. Однако не думайте, пожалуйста, что такое упущение с моей стороны вызвано каким-то безбожным непочтением к ним. Нет, напротив, уверяю вас, что людей из Коцка я уважаю вовсе не меньше иных праведных и верующих. Особенно теперь, в последнее время. Ведь кто хоть раз отведал белзской каши, тот уже никогда в жизни не скажет о коцких людях, что это святые.

Но я чуть было не забыл рассказать вам, как получилось, что реб Менделе из Коцка расшатал святые основы хасидской империи. Не обещай вам этого раньше, я бы лучше — Бог свидетель — вообще помалкивал. Но что делать: обещал, так выполняй! Не то вы еще обрушите на мою голову проклятие: «Клянусь Богом, что наслал потоп на безбожников, тебе это боком выйдет…» — и так далее. Значит, хочешь не хочешь, а я должен рассказать вам все по порядку. Хотя, кажется, даже перо мое отказывается об этом писать. Но все равно я расскажу все честно, и вам не придется никого ни о чем спрашивать. (А лучше всего, если вы даже упоминать об этом не станете.) Я же не буду ничего скрывать от вас, ничего не буду приукрашивать или преувеличивать, равно как осуждать или высмеивать кого-либо. Я буду говорить как беспристрастный зритель и очевидец, так, как эйд райе, или, по-вашему, репортер.

Но прежде всего задумайтесь, прошу вас, над изречением Талмуда: «Если ты когда-нибудь видел, что ученый человек грешит днем, не подозревай его в том, что он грешит и ночью! Быть может, он уже встал на путь покаяния». Нет, не «быть может», а он наверняка «встал на путь покаяния», добавляем мы. Я, конечно, не хочу утверждать, что это изречение прямо соотносится с тем, о чем пойдет речь далее, и что «он», быть может, действительно совершил грех. Но решайте сами.

Случилось это так.

Реб Менделе из Коцка мучился жестокими головными болями. Не знаю, существовала ли в Коцке в ту пору неврастения, но что-то подобное ей должно было иметь место. Короче, реб Менделе отправился во Львов, чтобы порасспрашивать об этом недуге прославленных специалистов и, конечно, выслушать их медицинские советы. Разумеется, ехал он не один, а в сопровождении целого штата своих служащих. Во Львове коцчане поселились в большой гостинице и считали себя в безопасности, хотя не могли не знать, что с того момента, как они прибыли во Львов, за всеми их шагами пристально следили сотни невидимых глаз. Хасиды, принадлежавшие к иным, неприятельским лагерям — наши белзские, разумеется, прежде всего, — притаились за каждым углом в надежде застигнуть коцчан за совершением какой-нибудь непристойности, которую затем они могли бы использовать в интересах собственной цад, то есть «стороны». А наши белзские, как говорится, были «подкованными» ребятами, настоящими гековете брийес. Что правда, то правда.

Королем Львова, то есть главным раввином, в те поры был Йешийес Яакев (Иешуот Яаков), названный так в честь своего прославленного трактата («Помощь Яакова»). Его собственное имя было реб Яакев-Мешилем Орнштайн. Это был строгий талмудист, выдающийся ученый. В его беспристрастности не могло быть сомнений.

Сразу же в первую субботу пребывания коцких людей во Львове в главный раввинат пришел серьезный донос. Какие-то мужи, дескать, белзские хасиды, которые «лишь по чистой случайности» шли ночью по той улице, где поселились коцкие, единодушно присягнули, что своими глазами видели, как Менделе из Коцка — разумеется, они уже не говорили «реб» Менделе — в ночь шабеса у окна курил трубку и, кроме того, был без шапочки, без ярмелки на голове!.. Прошу вас, запомните это обстоятельство: без шапочки на голове!

Вы же знаете, что в святой шабес курить считается смертным грехом, и подобное злонамеренное и публичное поругание шабеса, как в данном случае, ведет к автоматическому исключению грешника из любой религиозной еврейской общины. Стало быть, последствия всегда чрезвычайно серьезные. На дочерях такого субъекта мы не женимся, вина, которого он касается, мы не пьем, и тому подобное.

Коцчане клялись-божились, что со стороны этих «свидетелей» вышла ошибка. Своего рода обман зрения. Они утверждали, что тот, кто курил, был не реб Менделе, что это вообще был не еврей, а какой-то бородатый и усатый гой, которого в эту роковую ночь случайно поселили в номер по соседству с номером реб Менделе. Этот человек, конечно, имел право курить и в шабес. Уж не хотят ли эти чертовы белзские «хнёки» и гоям запретить курить в шабес?