Девять месяцев, или «Комедия женских положений» - [89]

– Уже здесь! – бодро отрапортовали оттуда.

– Так заходите! – рявкнул начмед. – А где этот?.. Интерн? Пусть посмотрит, раз не помылся.

– Я решила, что тут нам лишние руки ни к чему, – извиняющимся скорее перед интерном, чем перед Павлом Петровичем тоном прокомментировала Соня и раскраснелась. Ей и правда было стыдно.

– Решила она. Давно сама такая была? – пробурчал Романец. – А теперь «решает» она. А кто после нас с тобой? Кролик Кику?!

– Работаем, – коротко сказал анестезиолог.

И пять минут тишины...

И потом ещё десять. Кровоточащая дряблая матка. Еле попискивающий, извлечённый прежде младенец.

Романцу и Заруцкой даже разговаривать друг с другом не надо было. Столько лет у одного стола. Все или почти все ситуации не по одному разу отрепетированы. Все без исключения собачки давно уверовали в то, что репетиция закончена – и перед ними живая искренняя работа, как бы ни ненавидели друг друга за кулисами партнёры. Никаких окликов и комментариев, пока матка – истекающая кровью, как действующий взбесившийся вулкан лавой, – не будет ушита. Или удалена. Нет, на сей раз ушита.

– Плазма? – тихо-тихо спрашивает Романец.

– Второй флакон пошёл, – так же тихо отвечает анестезиолог.

– Пусть дежурный закажет кровь, – Романец.

– Я уже распорядилась, как только она поступила.

– Умница, – Соне. – Тестируйте, капайте! – в дверной проём.

– С биологической пробой? – голова дежурного врача в проёме.

– Нет, с гипертонической клизмой! Вы что, идиот? Разумеется, с биологической. – Романец.

– В реанимацию! – наконец-то неонатолог-реаниматолог.

– Жилец? – Романец.

– Вытянем! – неонатолог.

Ещё пять минут тишины.

– Гемодинамика стабильная, – анестезиолог. – Антибиотики, сокращающие, фраксипарин.

– И? – совсем другой тон Романца. Извержение вулкана прекратилось. Все будут жить. Хотя некоторое время будет падать пепел...

– Она подругу взяла для подстраховки, а бывший супруг явился с маменькой, – продолжила Соня рассказывать анамнез поступившей, как будто и не было только что этих двадцати минут на грани. Руки хирурга и ассистента между тем слаженно продолжали работу. Руки операционной сестры работали, как отлаженный часовой механизм. – Бабушка увидала отобранную у неё, а вовсе, кстати, не у отца, внучку и бывшую невестку – и давай её, женщину, дубасить руками и чем подвернулось – по голове, и по лицу, и куда придётся. Девочка, естественно, закричала. Какой ребёнок не испугается, когда маму бьют? Отец же, вместо того чтобы всё это прекратить, ещё и добавил бывшей супруге – та, естественно, встала, когда её начали мутузить, – ногами по животу. Кунгфуист хренов. Орущую девочку они сгребли в охапку, вынесли из кафе и, запихнув в машину, укатили. Подруге досталось так... По касательной. Подбежавшие официанты вызвали милицию и «скорую». Вот всё, что я знаю со слов подруги.

– Да, нехило ребёнок отпраздновал семилетие. На всю жизнь запомнит, – Павел Петрович вздохнул. – А эта-то замужем?

– Со слов подруги – да.

– Господи, что же вас, баб, заставляет за мудаков выходить и выходить, выходить и выходить! – нервно пробурчал Романец.

– Почему за мудаков?

– Софья Константиновна, если муж отпускает беременную жену с ребёнком от первого брака в кафе к бывшему мужу, зная всю предысторию, суды-муды и так далее, то кто он?! Скажите мне, кто он?!

– Согласна, Павел Петрович. Согласна, – Соня даже улыбнулась начмеду. Он не заметил. Потому что они были в масках и головы их были склонены в рану.

– Мудак! Мудак и есть! Тот, кто свою бабу отпускает в мало-мальскую опасность одну-одинёшеньку, – мудак! – никак не мог успокоиться заместитель главного врача по лечебной работе.

Ушив брюшину, он с треском сорвал перчатки.

– Ушивайтесь с операционной сестрой, Софья Константиновна. В следующий раз будете знать, что такое «лишние руки»!

Ой, а то Соня не знала. Да она бы с этой операционной сестрой кесарево сделала куда спокойнее, чем с интерном. Но, конечно, всё равно не коллегиально поступила.

Виталий Александрович, судя по всему, не сердился на Софью Константиновну. Он, честно говоря, не особо и что-то понял, что в ране, заглядывая из-за спины, что в «политике партии». Ну да лиха беда начало!

– В ОРИТ[10]! – донёсся из предбанника раздражённый голос Пал Петровича.

– Ну разумеется! – хмыкнула Соня в маску.

– И вот не надо, Софья Константиновна! – немедля вдогонку откликнулся он.

– Да я ничего и не сказала!

– А ведь он прав! – вдруг подала голос операционная сестра, протягивая Софье Константиновне очередную заправленную иглу в иглодержателе.

– Кто и в чём конкретно, Зина? – Соня на секунду отвлеклась от раны, с удивлением посмотрев на свою ассистентку. Дело в том, что операционные сёстры бывают разные – и болтушки, и хохотушки, и сварливые матроны – в общем, такие же разные, как и все остальные женщины. Но вот конкретно эта операционная сестра говорила так нехарактерно мало для медицинской сестры вообще, что все просто диву давались. При этом она была одна из самых лучших операционных сестёр – она не только до автоматизма довела технику выполнения стандартных для разного рода оперативных вмешательств манипуляций и действий, положенных операционной сестре, но и предчувствовала, чего мгновением позже ситуация потребует и что в связи с этим хирургу в голову придёт. Он только рот откроет, а Зинаида уже протягивает искомое, будь то инструмент, шовный материал, раствор и так далее. И всё это молча. Зину очень любили и, планируя «блатную» беременную на кесарево, старались, чтобы операция попадала на её дежурство. Ну и не обижали, соответственно. Вот, собственно, почему Соня так удивилась, что операционная медсестра вдруг заговорила. Конкретно эта операционная сестра. И даже анестезиолог переспросил: