Девяностые - [39]

А вот совсем частный человек себя обкрадывать не будет. Во-первых, мало кто так ценит постоянных клиентов, как мелкий лавочник. Они приносят ему те самые «рубли в день», постоянный приток которых составляет основу его существования. Во-вторых, именно в момент впаривания товара обнажаются, как голая кость при переломе, остатки первичного к нему отношения, то есть того самого интереса к продаваемому продукту.

Что это значит на практике. Хороший продавец книг не станет пытаться выдавать книжку по алгебре за детектив Агаты Кристи, даже если у него будет такая возможность. Он скорее попробует увлечь покупателя алгеброй, рассказать ему о том, как безумно интересны теоремы, передать собственную увлеченность. У хорошего продавца это получится, да. Тот же Иньян умел зажечь эзотерическими идеалами пожилых провинциальных теток, а Андрей ненавязчиво подсаживал на Феллини и Пазолини простецов, ищущих «фильмы со Шварцем» или «что-нибудь наше доброе». Я тоже это умел - продать, не обманывая, а сообщая покупателю собственный интерес к изданию. Познакомить и увлечь, ага-ага.

Да, кстати. Поясню ситуацию для граждан, которые интересуются практическими результатами. В своей книжной деятельности я был вполне себе успешен, пожалуй - поболее многих прочих.

Я специализировался по относительно редким гуманитарным книжкам, иногда заглядывая в антиквар и игнорируя ширпотреб: в этих секторах шли свои игры, а я не имел ни денег, ни охоты в них участвовать. Но в своей сфере у меня было мало проблем. Я знал рынок, умел продавать (чего уж там, впаривать) без риска для репутации, не связывался с идиотами (кто занимался хоть каким-нибудь бизнесом, тот знает, насколько это важно) и не попадал по-крупному. Моя скромная библиотека была собрана именно тогда. «Жаловаться не на что».

Но. При всем том я постоянно чувствовал себя даже не белкой в колесе - это было бы отлично, чувствовать себя белкой в колесе! - а белкой в колесе, катящемся по натянутой проволоке, причем натянутой очень хреново.

Опять же не могу промолчать. В советские времена многие верили, что менеесы и всякие там инженерья в своих НИИ или писатели в своем союзе писов, дескать, «рабствовали системе», которая «сковывала их свободу».

Так вот, это банальное вранье. Вот уж где никакого «рабствования» не было и в помине. Сознание советского менееса было ближе всего к сознанию небогатого, но гордого дворянчика, желающего «указ о вольности», чтоб не служить и получать. Эти дурные головы и в самом деле хотели именно этого, чтобы Политбюро подписало «Указ о вольности интеллигенции». Горбачева же они воспринимали, как Екатерину, которая должна же, наконец, подмахнуть бумажку, «чтобы не служить коммунякам, а оклады те же оставить, и продуктовые наборы в сто раз больше», ага-ага. То, что идиотиков вместо этого подписали под «рынок», свидетельствует лишь об их безграничной наивности.

Потом- то те несчастные менеесы, задыхаясь под тяжестью баулов с китайским товарцем, стоя на морозе перед прилавком с польской косметикой, собирая в грязном подвале системные блоки компов, или еще каким-нибудь способом работая на себя, на собственной шкурке оценили прелести той экономики, которую они призвали себе на голову… но поздно, поздно!…

И немного философии.

Существует множество определений свободы. Они возвышенны и духоподъемны, но, как правило, неприменимы на практике (разве что с их помощью обманывать дурачков). Я не буду давать определения свободы, зато расскажу, в чем ее меряют. Мера - дело серьезное, тут уже начинается «твердое знание».

Так вот, запомните, граждане. Свобода - это расстояние от тебя до ближайшего начальника. В физическом или символическом пространстве, но лучше в физическом - так надежнее. Когда начальство далеко - ты свободен. Когда близко - ну, сами знаете. А когда ты «сам себе хозяин», твоя свобода равна нулю.

… Я как раз пришел к этому весьма интересному выводу, когда к лотку подошел первый покупатель. Это был старикашка необыкновенно неопрятного вида, с хитрыми юлючими глазками.

- Это у вас интеллектуальное кино-о? - поинтересовался он, робко протягивая лапку к кассете. - А где Андре-е-ей? Такой интеллиге-е-ентный молодой челаэ-эк…

- Работает, - сказал я, мучительно подавляя в себе желание ответить в рифму и включая внимание.

- У вас новенькое йе-есть? - старик тонкими паучьими пальцами зацепил и потащил к себе редкую кассету Фассбиндера.

Я зыркнул в бумажку, выданную мне Андреем.

- Нам Тарковского записали, - начал я лисью песенку, - очень хорошего качества «Жертвоприношение», потом еще у нас появились старые фильмы, коллекция с Одри Хепберн, классика, черно-белые, практически полная подборка, если вы интересуетесь…

- Не-е-ет, - старичок все вертел кассету, - это все э-эрунда. А вот есть такой режиссер, Тинто… - старичок как-то хитренько прижмурился, - Брасс, у него очень хорошие фильмы…

- Есть «Калигула», полная версия, - сообщил я, ибо уже знал, кто такой Тинто Брасс и за что его любят.

- Полная версия, с о-оргией? - старичок на звуке «о» придыхнул от волнения, как будто увидел, скажем, розу.

- Полная, - подтвердил я, выуживая товар.