Девяносто три! - [23]
Из опухоли на шее вытащили птицу, из глаза — муху, из дыры в паху — вертлявых змеек. Чрево, способное плодоносить. Швырять на снег магические кристаллы. Зеленые и розовые конусы, золотой инкал, качающиеся столбы, похожие на пиратские шляпы с распухшими ребрами. Желе, превратившееся по воле Баррона в полуслепого голландского большевика, Маринуса ван дер Люббе, штукатура, мечтавшего пробраться в Польшу, на скотный двор мировой революции, но избитого красноармейцами на границе. Для д-ра границ не существовало. Глыба берилла распалась на атомы, но вдруг вновь выросла, мигнув опасным светом. Взгляни, Ю-ю, какой шикарный минерал.
Он мне не друг, не любовник, не духовный учитель, я — каменщик, он — подмастерье. Неужто не понимаешь. Это работа в бригаде, один подает раствор, другой протягивает мастерок. Тех, кто ослушается, бьют угольником в переносицу. Или пилят на части, как никудышную Э. Ш.
"Я буду выступать каждую среду, пока они платят за лекции". Музыка для тощих, стук кастрюль в северной стране, зима 93-го года, когти ужаса. Засунул руку в трусы, чтоб не вскипеть от инсульта. Застучало так, словно потрясли чесноком, потерли серебряной пулей. Но на этот раз обошлось.
38
— Ты посмотри, сколько у него там спермы!
Притворился, что не слышит. Его это не касается, родители купили замшевую куртку, позволили отпустить волосы, не ходить на уроки, сочинять пейзажи. Он у нас водолей. "Преступления против человечности". Наняли ебливого репетитора. «Автофигуры».
Сел впереди, не оборачивался, делал вид, что думает о чем-то важном, но потом не выдержал, выскочил на другой остановке. Теперь хуярить два километра пешком. Их развозят окровавленные поезда: кляксы на шпалах, позорные архивы Пия двенадцатого в зеленых вагонах. Прости, Маринус.
— Вам плохо, Ю-ю?
(Чуть слышно, из стеклянного горла. Посмертная жизнь мышц, отток крови, "потомкам не хватает"). Ответы на все вопросы. Подписной лист, коллоквиум по переписке, щуп и наперсток, кактус нейтрализует лучи. В девяносто третьем году, в сан-хосе, городе отрубленных пальцев. "Ваш паспорт", — произнес парень в борделе, механический голос, словно неврастеник перерезал связки. Сердце, говорящее: "Тук-тук, пус-пус, хочу кататься".
Сидел по-турецки на жирных подушках, смотрел на гигантский экран, вяло дрочил. То, о чем думаешь постоянно, но никогда не сделаешь на кухне, в трюме, в телефонной будке.
— Каблограмма из Вевельсберга, профессор.
Комичный столик на колесах, шнур тянется бельевой веревкой, будто трудно встать, выйти в кабинет. Треск шелудивых поленьев.
— Засекли Грифа.
Нарушители спокойствия. Злодейское убийство мальчика, продававшего благотворительные леденцы. Запихнули в утробу раскаленный жезл. "Как вы относитесь к печени?" (с благородной улыбкой, взмахнув дорогими крыльями). Срубили нашу елочку под самый корешок — словно клубок червей из сытого желудка, их покой и воля. Самая главная книга. "Severed Yad". Анкета, заполненная Бернаром ле Камю при поступлении в воскресную школу. Спрятана в переплете катехизиса, тронута по краям божественной крысой. "О, мсье, как они жирны, как хвостаты!" Метнулся в потайную комнату, кипение за грязной шторой. Гвардеец в кальсонах, кувшин с подозрительной водой, подмигивающая свеча-сообщник. Они все будут знать, кто я и зачем. Бросил перчатки на продажную грудь. За франки ничего не стыдно. Пустая голова: высушили все, что можно. На острове-буяне, за просоленным частоколом растет ХНД.
"When a visiting friend invoked the Senior of Jupiter in Earth, my body shook but this was explained as a side effect of the difference in the frequencies between the being that showed up and me. Listen, Right Honorable Lord Beaverbrook! I have been masturbating and enjoying my body, and I started inserting foreign bodies into my urethra all the way down deep in my scrotum, enjoying the pain. Thus I obtained first-hand experience of the vile mischief that can be done to innocent and defenseless persons. A lesson learned the hard way and a warning to others. My Lord, you cannot escape the gravest personal responsibility in this matter."
Таков марокканский прием. Если тебе не дают квитанцию пять минут, значит таможенники что-то заподозрили. ("Посмотри хорст сколько у него там спермы!") Одна заготовка, другая, отравленный маршрут. Новый Ирод появляется на горизонте: кружевной зонтик крота, черное сомбреро. Но это уже движение в червивую яму плагиата. "Двадцать лет меня настигала эта янтарная оса, и вот я извлек ее жало". Выдать себя за заместителя начальника охраны, послушного исполнителя приказов, скрыть тайный знак на лодыжке, елозить богатыми пальцами в пролетарских волосах. Упрек облака: "Ты предал меня, Хаусхофер. Соврал, что знаешь секреты рун. Соврал, что был в катакомбах. Соврал про адвоката".
Срубили нашу елочку под самый корешок. Шепнул лукаво, что спящий все еще спит. А там вовсю шевелятся простыни.
— Ты меня любишь?
Вернулся к своему джину, три часа спустя ему засунут кулак в жопу, развинтят телескоп. Пирамида зверей. Не имеет значения. Письмо Маркопулоса на мерцающей подкладке.
История о Человеке с экзистенциальным кризисом, у которого возникло непреодолимое желание покрасить статую Ленина в желтый цвет. Как он пришел к такой жизни и как этому поспособствовали непризнанный гений актерского мастерства Вован, Артур Тараканчиков, представительница подвида «yazhematikus», а также отсутствие космической программы в стране Эритрея и старый блохастый кот, вы сейчас узнаете.
Свод правил, благодаря которым преступный мир отстраивает иерархию, имеет рычаги воздействия и поддерживает определённый порядок в тюрьмах называется - «Арестантский уклад». Он един для всех преступников: и для случайно попавших за решётку мужиков, и для тех, кто свою жизнь решил посвятить криминалу живущих, и потому «Арестантский уклад един» - сокращённо АУЕ*.
«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.
У околофутбольного мира свои законы. Посрамить оппонентов на стадионе и вне его пределов, отстоять честь клубных цветов в честной рукопашной схватке — для каждой группировки вожделенные ступени на пути к фанатскому Олимпу. «Анархо» уже успело высоко взобраться по репутационной лестнице. Однако трагические события заставляют лидеров «фирмы» отвлечься от околофутбольных баталий и выйти с открытым забралом во внешний мир, где царит иной закон уличной войны, а те, кто должен блюсти правила честной игры, становятся самыми опасными оппонентами. P.S.
В провинциальном городе все чаще стали нападать на так называемую «гопоту» – парней в штанах с «тремя полосками» с пивом и сигаретой в руках, бродящих по кабакам, занимающихся мелким разбоем, живущих без царя в голове. Известны организаторы этих «зачисток» – некие RASSOLNIKI. Лидеры этой группировки уверены – гопота это порождение Советского Союза и она мешает встать на ноги новой стране. Особенно гопота во власти, с которой RASSOLNIKI планируют бороться далеко не маргинальным методом.Тем временем в город приезжает известный журналист Александр Рублев, ему поручено провести расследование и сделать о RASSOLNIKах материал.