Девушки - [12]

— Комова считает, что легко быть передовой, — доносились до неё слова секретаря партбюро. — Учиться нужно, Тамара Комова. Вы ведь на станки-то пришли из конторы, после краткосрочных курсов, с такой подготовкой долго не проживешь. Вот при первом же испытании срезались… Учиться и учиться серьезно надо.

«Да, да», — кивала головой Тамара, стараясь придать лицу раскаивающеёся выражение. Впрочем, она каялась вполне чистосердечно: учись она, сейчас с ней иначе бы разговаривали. «Ах, как я сглупила, как сглупила! — ругала себя Тамара, сразу позабыв свои постоянные и, как она называла, принципиальные споры на этот счет с Варей Ждановой. — А жить когда? Сегодня работай и учись, завтра то же самое. Ни повеселиться, ни погулять. Что за жизнь старушечья!..»

«Дадут мне слово, пообещаю начать учиться», — соображала Тамара.

— Комову не исключать из комсомола надо, а заставить её серьезно подумать о своей дальнейшей судьбе. Человек она достаточно энергичный, а на что тратит свои силы? Тут вот товарищи говорили: «словчить», «схитрить», «взять нахрапом» и даже «обмануть». А не лучше ли было, если б к успеху Комова шла прямым и честным путем? И силы свои расходовала бы не на окольные лазейки, а непосредственно на дело. Как вы считаете, товарищ Комова?

— Конечно, лучше, Никита Степанович, недопонимала я этого… — слегка приподнимаясь со стула и тут же садясь, со смиренным видом проговорила Тамара, хотя все существо её ликовало.

«Слава богу, пронесло! Выговором отделаюсь», — думала она и мысленно уже заглядывала в тот день, когда она войдет в доверие Никиты Степановича и при случае припомнит Варьке все,

К концу собрания Субботин как бы уже притерпелся к тому, что было говорено о нем в пылу дружеской критики. «Да, больно, да, стыдно! — твердил он про себя, твердо веря в непоколебимость принятого в душе решения: никогда, что бы ни случилось с ним, никогда он не позволит себе больше так безрассудно увлечься!.. — Ну, а Тамара, как же она? Никита Степанович сказал о ней много просто даже страшных слов», — И Коля, поначалу отказавшись от выступления, попросил дать ему хотя бы пять минут. «Скажу Тамаре при всех, что я думаю о ней», — решил он,

— Ребята, мне тут здорово от вас досталось… В общем правильно досталось, заслужил, значит, — заговорил Коля, оглядывая знакомые лица комсомольцев. — Я не стану тратить лишних слов на обещания исправиться и тому подобное. Скажу прямо: если не верите, то немедля гоните меня из комсоргов!

— И прогоним, не напрашивайся. Завалишь работу — держать не станем! — выкрикнул с места Толя Волков, потом тише добавил — Однако должен сказать, Николай, мы тебе верим!

— Верно, верим! Слово держать умеёт! — раздалось одновременно несколько голосов в поддержку не меньше, чем сам Коля, повеселевшему Волкову.

С улыбкой глядя на друга, Толя поднял руки к уровню лица и, пожимая одной другую, потрясал ими.

«Видишь, наша дружба крепка, как это рукопожатие! Ты не сердишься на меня, Николай?»— словно говорил он

«Вижу, спасибо за все!» — кивнул Толе Субботин и в ответ ему так стиснул свои руки, что они побледнели.

Все собрание с явным одобрением следило за приятелями, про дружбу которых, смеясь, говорили, что её и водой не разольешь.

Коля протер очки.

— Товарищи! Еще я скажу об одном человеке… О нем много сегодня говорилось, о Тамаре Комовой, — продолжал Субботин равным, спокойным голосом. — Человеку этому, по моему мнению, пока что легко жилось на свете, ему все удавалось, «везло», как принято говорить, и были даже такие девушки, которые подражали Тамаре Комовой. Их, правда, очень немного, но были. А зря! Ведь если Тамара Комова станет жить и поступать так же, как до сегодняшнего дня жила и поступала, то я не завидую её будущему… Мне рисуются два возможных пути в жизни Тамары. Первый и, пожалуй, лучший, с её точки зрения;— это: с расчетом выйти замуж, «устроиться», что называется, бросить работу и зажить «барыней» за спиной мужа. Но тут могут быть два «но». Первое: всегда ли муж сможет обеспечить ей беззаботную жизнь? И второе: что, если он её разлюбит и бросит? Случается и такое. Что тогда? А она уже к тому времени немолода, профессии в руках нет. Дети у такой матери никчемные, они привыкли сидеть на шеё папеньки. А если и «вышли в люди», — Коля иронически улыбнулся при этих словах, — то того и гляди не пустят маменьку к себе на порог. Ничего не поделаешь — какова яблоня, таково и яблочко? Я как-то читал у тебя, Тамара, письмо твоей матери. Горькое письмо, надо оказать, полное упреков… Забыла ты её, не помогаешь… Помнишь? Ты обещала мне, Тамара, поговорить с сестрой а предпринять что-то. Ты мне потом говорила, что сделала необходимое. Сделала? — спросил Коля, обращаясь к Комовой перед всем собранием.

— Мама гостит сейчас у сестры, и я часто вяжусь с иен, — ответила Тамара, слегка пожимая плечами. — Я сама о ней очень скучаю! — добавила она, мысленно проклиная памятливость Субботина.

Он молча выслушал её, о чем-то раздумывая. Его поторопили:

— Ну что же, Коля, давай заканчивай свою речь. Ждем вариант номер два!

— Второй вариант, — проговорил Коля, — мне хочется пожелать всем нашим славным девушкам, в том числе, конечно, и Тамаре. Не уходи, Тамара, из коллектива, работай с нами, становись мастером своего деда и учись. Обязательно учись! Не домашними хозяйками на кухне мужа мечтают стать наши девушки, а, ни в чем не уступая мужчинам, командовать на производстве, лечить люден, работать у станков, да так, к слову сказать, чтобы сменщики никогда не были на них в обиде! Девушки наши не оставят товарища в беде, как не оставят старую мать без слова привета и помощи. И счастливы будут те избранные ими, кого они полюбят чистой, требовательной и гордой любовью! Попадись мне такая девушка, да я за ней на край света побегу… В огонь и в воду готов, с одним, разумеётся, существенным условием: остаться после этого испытания живым и невредимым. Иначе для чего стараться? Желание, как видите, эгоистично, но весьма понятно. Я кончил, товарищи! Просил пять минут, а проговорил двадцать, так что извиняйте, другн!