Девушки начинают и выигрывают - [45]

Я смотрю на свою мать. Она открыла свою диет-колу и держит ее на коленях, ее голова откинута на спинку дивана. Наверное, она прикидывает, что нужно сделать для подготовки к англосаксонскому Дню благодарения — без сомнения, включая доставку угощения на дом и, возможно, прием валиума.

Беседа с бабулей Беппи (ее свекровью) — подвиг, на который мало кто решится.

А я думаю о том, что моя мать никогда не пробовала засахаренный батат.

Она кажется такой спокойной. Я знаю, что новость, которую я собираюсь ей сообщить, вырвет ее из этого состояния. Я вообще ничего не хочу говорить, но затем, разумеется, понимаю, что могла бы поведать ей куда более ужасные вещи. Например, что я лесбиянка и у меня колечко в языке. Хотя достаточно было бы чего-то одного.

Я думаю о матери Джули Купер и гадаю, как она восприняла бы эту новость.

Я откашливаюсь.

— Так вот… э-э… мама, — начинаю я.

Она открывает глаза и смотрит на меня:

— Да?

— Мне нужно кое-что тебе сказать.

Она садится прямо, чувствуя серьезность момента.

— Да?

— Дело в том, что… это забавно, понимаешь, в колледже я занимаюсь множеством самых разных вещей. Например, участвую в выпуске газеты.

— Это хорошо. Тебе уже пора начинать думать о своей карьере.

— Правильно. Конечно. Так вот, я веду в этой газете колонку.

— Так дай почитать! — возбужденно просит мама.

— Ну, вообще-то я пишу о… понимаешь… сексе.

Пауза. Я нерешительно слежу за выражением лица матери — какой сигнал она подаст. Например, «спасайся бегством».

— В смысле… про сифилис? — спрашивает она.

Я мычу и отвечаю:

— Нет.

— А про что?

— Про свидания и секс в колледже.

— Что ты об этом знаешь? У тебя же нет друга, и ты не занимаешься сексом.

— Ну…

— У тебя есть друг? — возбуждается она.

— Нет.

— Ты занимаешься сексом? — мрачно продолжает она.

— Э-э-э…

— Ой-вавой, — произносит мама, хватаясь за сердце и чуть не опрокинув свою диет-колу. Моя мать, как и я, немножко актриса.

— Мама…

— Значит, ты говоришь, что знаешь о сексе больше меня?

— Что? Нет, я этого не говорю. Она забавная. Это юмористическая колонка. Она нравится читателям.

По крайней мере я думала, что нравится. Теперь я уже не так в этом уверена. Но я не хочу еще больше запутывать разговор, предъявив ей YaleMale05.

— Моя дочь, которой двадцать один год, знает о сексе слишком много. Вот что случается, когда воспитываешь детей в Америке. Они все трахаются.

— Мама! — восклицаю я, пораженная ее словами.

— Не могу в это поверить, — добавляет она.

— Все не так уж плохо, — умоляюще произношу я. — Некоторые из них тебе понравились бы. Они забавные. Они бы тебя рассмешили.

Мать презрительно фыркает.

— Я столько без этого жила.

— Ну… — беспомощно произношу я, — Джули Купер — лесбиянка.

— Ты лесбиянка?

— Нет.

— Тогда какое мне дело до Джули Купер?

Внезапно в центре гостиной вырастает отец. Должно быть, мы не услышали, как он вернулся с работы.

— Привет, папа. — Я встаю поздороваться.

— Привет, милая! Добро пожаловать домой! — говорит он, заключая меня в крепкое объятие.

— Ты знаешь, чем твоя дочь занимается в колледже? — спрашивает мама, прерывая сцену.

— Чем?

— Скажи ему, — приказывает мне мать.

Я снова в нерешительности мямлю что-то неразборчивое. Трудно предугадать, как данную новость воспримет папа.

— Чем, дорогая? — спрашивает он, уходя в прихожую, чтобы повесить пальто.

Мать не может утерпеть и встревает:

— Она пишет о сексе.

Слово «секс» она произносит как название страшной болезни.

Отец застывает. Потом медленно оборачивается:

— Что?

— Ну, я веду колонку о свиданиях и отношениях в «Йель дейли ньюс», — с надеждой говорю я.

— О политике? — спрашивает он, стараясь не замечать слона. Как обычно.

— Да. О политике, — отвечаю я.

— Это же замечательно! — отвечает папа в типичной для него манере. — В свое время я писал о политике для «Кримсона». Яблоко от яблони недалеко падает, — с усмешкой говорит он и направляется прямиком к бару.

Мама в ужасе.

— Она же твоя дочь.

Он сердито смотрит на нее. Мать хочет помешать ему осуществить его решение не видеть очевидного, чего никому никогда не следует делать с Диком Каррингтоном.

— Что ж, друзья мои, — прерываю я молчание, — все было очень здорово, но мне пора идти.

Я опрометью лечу в свою комнату, оставив родителей играть в гляделки, из которой мой отец обречен выйти победителем. Он подвижен не больше «Давида» Микеланджело.

Я поднимаю глаза к ослепительно сияющей люстре в «Билтмор-Рум» и делаю глубокий вдох. Я сохраню спокойствие. Я не брошусь Джошу на шею. Я ни под каким видом не поеду к нему домой.

Я не поеду к нему, если только он не будет невероятно мил со мной и не пообещает снова сводить меня в ресторан, пока я в городе.

— Чем могу служить?

Голос, принадлежащий одетой в черное длинноногой блондинке у стойки администрации, отрывает меня от моих мыслей.

— Да. М-м-м… я встречаюсь здесь с Джошуа Миллером.

— Конечно, — произносит она с покровительственной улыбкой. — Прошу сюда.

Она поворачивается и ведет меня к его столику, и я обращаю внимание, что ноги у нее до моих подмышек. Два моих суетливых шажка равны ее одному — феноменально длинному шагу. Я напускаю на себя важный вид и стараюсь, по возможности, не отставать.