Девушки - [14]

— Некоторые используют ваше плохое отношение к Лукерье Филипповне, отдавшей четверть века славному труду, показывают на нее пальцами, говорят: «Вот вам результаты ударничества», — вступила в разговор Даша.

— Мы, руководители, не проявляем чуткого отношения? Так, что ли? — оборвав Кузнецову, спросил заместитель.

— Мы не обвиняем всех руководителей, — твердо ответила Даша. — Разве я обвиняю всех?

— Вот вас бы посадить на мое место, я поглядел бы, как вы стали бы…

— Мы еще молоды, — сухо улыбнулась Тарутина. — Надеемся, что если окажемся способными быть руководителями, то партия поставит нас и на ваше место. А пока стараемся работать так, чтобы мы могли служить примером для окружающих.

— Верно, Оля! — воскликнула Даша. — Я с тобой согласна.

— А я, думаете, не согласен? — ухмыльнулся Ротмистров.

— Вот и хорошо. Значит, мы поняли друг друга и договорились! — подхватила Тарутина. — И вы поможете мобилизации девушек на торфяные поля, поможете увеличить добычу топлива. А топлива, как вы знаете, во время войны надо немало. Мы только за этим и приехали к вам.

— Я постараюсь сделать все возможное, — пообещал заместитель. — Теперь ясно. Я вас, товарищи, понял… Конкретно, что вам надо? Говорите, и я немедленно дам боевую задачу.

Даша грустно улыбнулась, подумала: «И ничего он не понял, ничегошеньки. Туп, как дуб. Надо же ему так ожиреть, что простые наши слова не доходят до его мозга!» Взглянув на Ольгу, она сказала:

— Нет, товарищ Ротмистров, вы не давайте, а вызовите секретаря и при нас сделайте распоряжение. А было бы лучше, если бы вы сами приехали на праздник Лукерьи Филипповны, поговорили с нею и с сотнями девушек.

Дверь открылась, и на пороге показался представитель МК Шмелев.

— Когда изволили прибыть? — услужливо вскочив с кресла и меняясь в лице, сладеньким голосом воскликнул заместитель.

— Здравствуйте, — сказал Шмелев и обратился к девушкам: — Да здесь лучшие наши ударницы! По какому делу?

Ольга и Даша, увидев его, обрадовались. Они рассказали о том, зачем приехали в трест.

— Молодцы! Прекрасно сделали, что приехали! — Шмелев достал папиросы, закурил и улыбнулся. — Девушки, порадую вас: Лукерья Филипповна представлена к награждению орденом Трудового Красного Знамени.

— Так это вы, товарищи, по поводу ее приехали? — удивился заместитель, и на его лице просияло выражение угодливости и добросердечия. — Что же вы сразу не сказали?

Даша и Оля переглянулись.

— Дадут ударнице орден, а она больна, — волнуясь, заметил Шмелев. — Почему, товарищ Ротмистров, мы упускаем из поля зрения лучших людей? Когда они работают по-стахановски, мы довольны, а когда они теряют силы, просят о помощи, мы — в амбицию, кричим: «Как они смеют беспокоить нас, занятых начальников!»

— На производстве, на полях, мы знаем, мы замечаем их, — выпучивая глаза, краснея, сказал Ротмистров. — Это уж, товарищ, вы слишком обижаете!..

— Только на производстве, на полях. А как человек заболел, не вышел в поле, так вы и забыли о его существовании. Да-с! Вам дела никакого нет, как он живет в бараке, как он питается в столовой, как живет его семья. А партия и правительство, как вы знаете, все время требуют чуткости, внимания к нуждам тружеников тыла… Да-с!

— Девушки должны были сказать, что Лукерья Ганьшина представлена к ордену, — пробормотал Ротмистров, — тогда я…

— Откуда мы могли об этом знать? — возразила Ольга. — Вы же, правление треста, представляли ее и других торфяниц…

— Опять, опять не то говорите, Ротмистров, — резко сказал Шмелев. — А если бы она не была представлена, так вы выгнали бы девушек вон? Поймите, не все ударницы получают ордена.

— Ну что же, ошибочка будет немедленно исправлена, — подобострастно сказал Ротмистров. — Сколько надо денег на юбилей? — Он почесал карандашом кончик носа и, написав записку, протянул Ольге. — Скажите Лукерье Филипповне, что я желаю ей здоровья. Идите в бухгалтерию.

Шмелев гневно сверкнул глазами на Ротмистрова и ничего не сказал.

Получив деньги, пальто и шерстяной отрез для Ганьшиной, они сели вечером в поезд и под утро приехали в Рязань. Выйдя из вагона, Ольга спросила:

— Домой или в Дом колхозника? Или подождем, как ободняется?

— Уже рассветает. Пойдем по морозцу, — ответила Даша. — Днем дорога так раскиселится, что накупаемся в низинах и логах.

— И то правда, — согласилась Ольга.

Подруги вышли на вокзальную площадь и направились по широкому шоссе.

* * *

Девушки шли молча, смотрели под ноги, на дорогу, чтобы не попасть в выбоины, в воду, скрытую тонкой пленкой льда. Снег хрустел под сапогами. Утренние сумерки слабо редели. Казалось, что они не хотели уходить с полей и лугов. Только на востоке накалялась все ярче и ярче полоса зари. От ее бликов вспыхивали застывшие лужи и отдельные льдинки.

Ольга думала о втором письме Павлова, которое не вызывало сомнений в его чувствах. «Надо бы ответить ему, — вздохнула она и тут же возразила самой себе: — И хорошо, что не ответила». Стала думать об отце, от которого нет писем больше двух лет. «Жив ли он? Наверно, убит. Недавно наградили орденами партизан из отряда Николая. Не отца ли этот отряд? О брате нечего и думать — убит под Сталинградом». Вспомнив о них, она заплакала, и слезы побежали по щекам, обветренным и разрумянившимся на утреннем морозце. Чтобы Даша не заметила ее слез, Ольга отошла от нее в сторону и немножко замедлила шаг.