Девушки из Шанхая - [99]

— Пань-ди не должна слишком уж американизироваться. Когда-нибудь мы все вернемся в Китай.

Подобные высказывания говорят о том, что он постепенно уходит. Трудно поверить, что он когда-то управлял нами, а мы боялись его. Мы называли его Стариком, но теперь он в самом деле постарел: он постепенно слабеет, уходит от нас и теряет память, силу и связь с тем, что всегда было смыслом его жизни: деньгами, бизнесом и семьей.

Джой кивает дедушке, и мы с ней уходим на воскресную службу в методистской церкви. После окончания проповеди мы идем на главную площадь Нового Чайна-тауна, где в одном из залов здания нашего союза нас ждут Сэм, Мэй, дядя Фред, Марико и их дочери. Все мы вступили в союз, объединяющий членов конгрегационалистской, пресвитерианской и методистской церквей Чайна-тауна. Раз в месяц мы встречаемся и, положив правую руку на сердце, с гордостью повторяем клятву верности флагу. Затем все высыпают на Бамбу-лейн, погружаются в свои седаны и отправляются на пляж Санта-Моника. Сэм, Мэй и я садимся на переднее сиденье нашего «крайслера», Джой вместе с сестрами Хэзел и Роуз мостятся на заднем. Мы возглавляем вереницу автомобилей, двигающихся по Сансет-бульвар. Нас обгоняют автомобили с огромными «плавниками», в их ветровых окнах сверкает летнее солнце. Мы проезжаем мимо старомодных дощатых домов в Эко-парке, розовых особняков в Беверли-Хиллз, сворачиваем к Уилшир-бульвар и движемся на запад мимо огромных, как ангары В-29,[31] супермаркетов, парковок, лужаек размером с футбольные поля и каскадов бугенвиллей и вьюнка.

Услышав, как Джой на повышенных тонах доказывает что-то Хэзел и Роуз, я улыбаюсь. Все говорят, что у моей дочери необычайные способности к языкам. В свои четырнадцать лет она свободно говорит по-английски, на сэйяпе и уском диалекте и в совершенстве владеет искусством китайского письма. Каждый китайский Новый год или в чей-нибудь семейный праздник к ней обращаются с просьбой написать подходящие к случаю стихи. Ее прекрасный почерк единодушно признается тхун гэ — не испорченным жизненным опытом. Меня эти похвалы не удовлетворяют. Я знаю, что, посещая раз в месяц церковь за пределами Чайна-тауна, она развивается духовно и многое узнает об американской и европейской жизни.

— Господь любит всех, — часто напоминаю я дочери. — Он хочет, чтобы ты хорошо жила и была счастлива. Это верно и для Америки. В Штатах ты можешь заниматься чем угодно, чего не скажешь о Китае.

Подобные вещи я говорю и Сэму, потому что христианская вера пустила во мне глубокие корни. Значительную часть моей приверженности родине моей дочери, Америке, составляет вера в Бога и Иисуса. И конечно, христианство сейчас тесно переплетено с антикоммунистическими воззрениями. Никому не хочется, чтобы его назвали безбожником-коммунистом. Когда нас спрашивают о войне в Корее, мы отвечаем, что мы против вторжения красного Китая, когда нас спрашивают о Тайване, мы отвечаем, что поддерживаем генералиссимуса и мадам Чан Кайши. Мы утверждаем, что мы за моральное перевооружение, за Иисуса и свободу. Посещение западной церкви полезно и с практической точки зрения, так же как было полезно посещать миссию в Шанхае. Я убеждаю Сэма, что надо разумно относиться к подобным вещам, но мы оба понимаем, что в душе я действительно стала верить в единого Бога.

Может, Сэму это и не по душе, но он ходит на наши церковные собрания, потому что любит меня, нашу семью, дядю Фреда, девочек и пикники. Участвуя в этом, он чувствует себя американцем. Несмотря на то что наша дочь наконец-то переросла свое страстное увлечение ковбойской тематикой, все, что мы делаем, заставляет нас чувствовать себя американцами. В подобные сегодняшнему дни Сэм, не обращая внимания на религиозный аспект происходящего, с радостью занимается любимыми вещами: готовит еду, поедает дыню, не зараженную тухлой водой, и радуется семейной близости. Для него наши поездки — это светские мероприятия, устроенные, чтобы порадовать детей.

Припарковавшись у пристани Санта-Моника, мы разгружаем автомобиль. Обжигая ступни, мы расстилаем на песке полотенца и устанавливаем солнечные зонтики. Сэм вместе с остальными мужчинами копает яму для барбекю. Мы с Мэй и Марико помогаем женам и матерям расставлять миски с картофелем, бобами, фруктовым салатом, зефиром, орехами и тертой морковью и блюда с мясной закуской. Когда мужчины разводят огонь, мы передаем им подносы с куриными крылышками, замаринованными в соевом соусе, меде и кунжуте, и свиные ребрышки, вымоченные в пряном соевом соусе с пятью специями. Ветер с океана смешивается с ароматами жареного мяса, дети играют на берегу, мужчины наблюдают за барбекю, а женщины сидят на покрывалах и сплетничают. Марико держится в стороне, укачивая маленькую Мэми и приглядывая за Элеонор и Бесс, строящими замок из песка.

Мою бездетную сестру все называют тетушкой Мэй. Как и Сэм, она не верит в единого Бога. Совершенно не верит. Она много работает и часто задерживается допоздна или всю ночь проводит на съемочной площадке. По крайней мере, так она объясняет свое отсутствие. Я не знаю, куда она ходит на самом деле, и не спрашиваю. Даже когда она ночует дома, в четыре или пять часов утра может позвонить какой-нибудь неудачливый актер, срочно нуждающийся в работе. Все это ни в коей мере не соответствует моей вере, и это — одна из причин, по которым я беру ее с собой в наши поездки.