Девушки и единорог - [40]

Гризельда, как и Элен, не двинулась с места. Вода в туннеле поднималась. Она уже залила ей колени, потом живот и поднималась все выше и выше. Ардан навалился на нее, он был тяжелым, он был мокрым, он обжигал.

* * *

Глубокой ночью Эмер, помощник конюха, поскакал за доктором. Гризельда заболела. Заболела очень тяжело. Эми сказала, что она была такой горячей, что обжигала, как огонь. Она бредила, и ей повсюду виделся Уагу, на шкафу, на туалетном столике, на постели. Она то пыталась прогнать его, то звала к себе, она билась в лихорадке, кашляла, кричала.

От болезни Гризельда окончательно избавилась только через два месяца, изможденная, похудевшая, чуждая всему происходящему вокруг. У нее даже пропал интерес к прогулкам по острову. Она часами оставалась в своей комнате, свернувшись клубочком в большом кресле перед камином. Спрятав голые ноги под юбкой, она смотрела, не отрываясь, на беспорядочную игру языков пламени. Иногда она лежала в кровати между четырех застывших в прыжке единорогов. Ее перестали интересовать книги; едва открыв какой-нибудь томик, она тут же закрывала его, и книга падала на пол из безвольно разжавшихся пальцев. В ее внутреннем мире бестолково блуждали невнятные мысли, и она все глубже погружалась в призрачные сны, забывая не только о реальном мире, но и о самой себе.

Преданный Ардан, лежавший возле хозяйки с постоянно обращенной в ее сторону мордой, словно всегда указывающей на север стрелке компаса, и с тревогой наблюдавший за хозяйкой, внезапно вскочил и подбежал к двери, виляя хвостом. Чьи-то шаги прогрохотали по лестнице, затем по коридору, и в спальню ворвалась Китти со своей обычной корзинкой с двумя крышками, красная и взволнованная. Она только что вернулась с обычного обхода окрестных бедняков, которым разносила еду, старую одежду и связанные ею шерстяные вещи, на которые она нередко тратила не только дневные часы, но и время сна. Она вязала быстро, выбирая самую грубую шерсть, и результаты ее работы, хотя и не слишком красивые, всегда были теплыми.

— Гризельда! Они опять дрались этой ночью! В Капейни! Они напали на патруль! Говорят, что они ранили трех полицейских!

Ардан крутился вокруг нее, радуясь свежему запаху и, возможно, рассказу о драке. Опершись на локоть, Гризельда повернулась к Китти, открывавшей корзинку.

— Посмотри, что я нашла возле фермы Фергюса Фарвина!

У Гризельды заблестели глаза. Ей слышались трубы и барабаны, она видела знамена и всадников.

— Смотри!

Китти протянула ей какую-то тряпку, держа ее двумя пальцами. Это оказалась перчатка из серой шерсти, явно принадлежавшая простому человеку. С почти оторванным большим пальцем, пропитанная чем-то темным, уже засохшим.

Китти подошла ближе к Гризельде и прошептала дрожащим голосом:

— Это же кровь…

* * *

Элен натянула на ноги грубые башмаки на толстой подошве и пошла в сад. У каждой из сестер был свой садик, находившийся в понравившейся части острова. Сад Элен располагался на юго-восточной кромке леса, и его первым заливали лучи восходящего солнца. Но у Гризельды своего сада не было. Она заказывала семена экзотических растений из Индии и Америки и хранила их в беспорядке у себя в комнате. Когда у нее было настроение, она выкапывала ямку в лесу, на лужайке или на морском берегу, сыпала в нее, не считая, подвернувшиеся под руку семена и зарывала ямку, предоставляя растениям свободно развиваться по прихоти судьбы. Иногда семена давали всходы, и вырастали странные побеги; осмотревшись и поняв, что они находятся далеко от родных краев, они чахли и быстро умирали от тоски. Некоторые ухитрялись освоиться и становились новыми членами растительного сообщества Сент-Альбана. Прошлым летом тис Уагу захватило какое-то вьющееся растение, поднявшееся до самой вершины; в августе оно цвело большими цветами, похожими на колокольчики для овец. Все пчелы острова собрались к нему, привлеченные нектаром в фиолетовых кубках. Гризельда тоже попробовала это лакомство, вкусом напоминавшее мед. В результате этого опыта она на мгновение увидела, как небо над ней заполнило множество солнц. Зимой растение погибло. Так как Гризельда не представляла, как выглядят его семена, то следующей весной она щедро рассеяла по острову все, что осталось у нее из запасов семян. Но второго растения с фиолетовыми колокольчиками не появилось, и Гризельда так и не узнала, выросло ли оно из ее семян, или семечко было принесено ветром.

В сердце Элен пела радость. Амбруаз! Амбруаз! Амбруаз! Она тысячу раз повторяла это имя или про себя, или вполголоса, когда никого не было рядом. Произнося это имя, она краснела, слезы появлялись у нее на глазах, счастье переполняло ее, и она становилась легкой, словно утреннее облачко. Она то была готова взлететь, то ее переставали держать ноги под внезапно навалившейся тяжестью. Амбруаз! Имя красоты и радости, имя весны. Когда она произносила его, всходило солнце, расцветали цветы, тянувшие свои чашечки повыше, чтобы лучше слышать его, облака становились голубыми. Это имя меняло все, его напевало небо, земля дышала им. Других имен не существовало.

Элен отбросила лопату и растянулась на траве. Она ощущала, как осторожные пальчики маргариток ласково касались ее щек, губ и век. Невероятная нежность наполнила ее сердце, и в то же время его стиснула холодная рука. Ее слезы смешались с росой на цветах. В ней рождалось неопределенное, смутное желание чего-то, и одновременно этого непонятного она желала всеми силами. Она должна была получить это немедленно. Она вскочила, схватила лопату и принялась копать с такой решимостью, словно от этого зависело ее будущее.