Девушки для диктатуры сионизма - [10]

Но того воспитательного эффекта, на который рассчитывал старший лейтенант Пятоев, его выступление не произвело. Скорее наоборот. Через две недели пьянки, завершившейся принятием присяги, подразделению, которым командовал старший лейтенант Пятоев предстояло совершить марш-бросок с полной выкладкой на десять километров. Отойдя от ворот базы метров на семьсот, Пятоев обнаружил, что маленькие нежные ножки рядового Рабиновича, свободно болтавшиеся в сапогах, покрылись пышными кровавыми волдырями. На тактичное замечание старшего лейтенанта о том, что портянки, в отличие от ажурных чулок, даются человеку для того, чтобы наматывать их на стопы, а не подвязывать на бедрах, рядовой Рабинович не ответил «так точно». Напротив, его ответ содержал в себе так много сарказма и включал в себя столь широкие обобщения, что если бы Пятоев его не остановил, то дело закончилось бы трибуналом. В дальнейшем, сгибаясь под тяжестью автомата Калашникова модернизированного, бравый солдат Рабинович отправился в расположение части. Мысленно провожая Рабинович в дальнюю дорогу, Пятоев не мог избавиться от дурного предчувствия. Ему почему-то казалось, что две школьницы, которые собирали ягоды возле ворот базы, из хулиганских побуждений могут отобрать у него автомат. К счастью для Рабинович эти девочки оказались добрее и человечнее, чем о них подумал Пятоев. Повстречав раненного в обе ноги защитника родины, девочки заботливо поинтересовались, почему такой маленький мальчик ходит в тундре один, без мамы, и откуда у такого маленького мальчика такая красивая борода.

Рабинович посмотрел на будущих матерей снизу вверх полным тысячелетней грусти взглядом и откровенно сознался, что ему посчастливилось убежать с урановых рудников. При этом он застенчиво повинился, что удалось ему так же оглушить здоровенного охранника, а так же забрать его обмундирование, в которое он сейчас одет, и автомат. Далее, после глубокого вздоха, полным безутешной грусти голосом, Рабинович сообщил, что пробирается в санчасть, хотя шансов на спасение нет. По его словам, ещё несколько лет назад он был выше на две головы, был шире в костях на два пальца, а так же имел курносый нос, голубые глаза и широкие плечи. А сейчас, из-за больших доз радиации, на его ногах образовались незаживающие раны, на которые даже не садятся мухи, нос его изогнулся, а сам он весь сморщился и почернел.

Сердобольные девочки накормили его ягодами и помогли донести до санчасти автомат и сапоги. На прощание он, встав на цыпочки, поцеловал девочек в лоб и изъявил желание, не откладывая дело в долгий ящик, похоронить его с воинскими почестями. При этом он назвался старшим лейтенантом Пятоевым и попросил передать «последнее «прости» моей супруге. Девочки расплакались и отдали ему все ягоды. После чего они побежали по указанному Рабиновичем адресу и рассказали находящейся на седьмом месяце беременности Нине, что его супруг, старший лейтенант Пятоев, находится при смерти, а так же просили ее не волноваться. Нина прибежала в штаб полка в одном халате. За старшим лейтенантом Пятоевым в тундру был немедленно выслан санитарный вездеход. Когда Пятоева доставили в медсанбат, он пригласил находящегося с ним в одной палате рядового Рабиновича пройти с ним в темный угол и сказал ему:

— Я убью тебя, Рабинович.

В ответ на это рядовой Рабинович, превозмогая боль, встал на цыпочки, в результате чего его голова оказалась на уровне плеча Пятоева, и дерзко бросил в глаза обидчику:

— Не убьешь, руки коротки.

После чего вновь стал на пятки и в ужасе закрыл глаза.

— Вот сука, — сказал Пятоев, но ударить рукой хрупкое тело не решился и удовлетворился тем, что аккуратно наступил сапогом на кровавый мозоль на стопе рядового Рабиновича. Рабинович не проронил не звука. Хотя Пятоев наступил на кровавый волдырь аккуратно, какую-то тонкую кость он все-таки поломал. В результате ни Рабиновича и ни Пятоева наказывать не стали, а дело это замяли. Через несколько дней воинские сборы закончились, и студенты покинули базу. Получивший, как и все, воинское звание «лейтенант», Рабинович шел на костылях к автобусу, гордо неся закованную в гипс ногу. Увидев старшего лейтенанта Пятоева, он стал громко требовать награждения себя медалью «За воинскую доблесть» и его с трудом затолкали в автобус. А когда автобус уже выезжал с расположения части, он бросил костыль в сторону старшего лейтенанта Пятоева и попал им в голову замполита.

— Вот что, Игорь, — отвлек Пятоева от не вселявших оптимизма воспоминаний Штурмбанфюрер, — мы не единственные, кто споткнулся на национальном вопросе. Но выход есть. Мы должны обратиться к народной целительнице.

Такой поворот событий Пятоев предчувствовал душой. В народную целительницу, которая активно практиковала в строении № 8 псковского Кремля, Штурмбанфюрер верил безоговорочно. Впрочем, для этого у него были веские основания. Народная целительница пользовала виднейших представителей общественности Пскова. К ее услугам прибегал даже сам псковский олигарх. Она не только излечивала самые различные заболевания, но и давала мудрые советы на все случаи жизни. Она была достопримечательность Кремля, и о ее чудном даре ходили легенды, основанные на правдивых показаниях свидетелей и очевидцев. Героем одной из таких легенд, основанной на реальных событиях, был и Штурмбанфюрер.