Девушка, золотые часы и все остальное - [28]

— О!

Рене печально покачал головой.

— А эта Уилма пыталась качать права. Очень глупо. Босс сделала ей укол. У нее был такой шприц-тюбик. Тридцать секунд, и Уилма храпела.

Со стороны кухни появился Рауль. Левый глаз у него заплыл. Он ел что-то из консервной банки.

— Что там у тебя еще? — с отвращением спросил Рене.

— Бобы.

— Опять бобы, черт возьми?

— Хорошая пища.

Рауль заговорил с Рене на языке, в котором Кирби вскоре узнал вульгарный французский Северной Африки с примесью испанских, итальянских и арабских слов. Хотя и с трудом, он вскоре понял, что Рауль просит впустить его в спальню — ему пришла охота позабавиться с тощей девкой, которая сейчас спит. К ужасу Кирби, Рене не отреагировал с подобающим негодованием. Напротив, у него был скучающий вид. Он задал вопрос, которого Кирби не понял. Рауль небрежно ответил, что никто ведь не узнает. Да и вообще, что в этом плохого? А время провести помогает.

Кирби уже не осознавал, что Рене сейчас пожмет плечами и одобрительно кивнет, и у него появилось какое-то странное ощущение — будто он «не в фазе» с окружающим. Золотые часы истончили ткань объективной реальности, позволяя думать о послушном мире как о сцене для примитивного фарса, для фокусов, для легких побед добродетели над злом. Но сейчас для Уилмы Фарнхэм все игры кончились, а он, Кирби, не сможет остановить этих животных. Для Кирби Уинтера мир вдруг стал прежним, состоящим из крови, боли и разбитых сердец.

Он уловил смысл следующего замечания Рене — если им придется провести здесь всю ночь, то девкой, конечно, надо воспользоваться, и лучше всего разыграть ее в карты.

Матросы сели за столик. Тасуя карты, Рене посмотрел на Кирби и спросил:

— Как тебе удалось отключить нас и связать?

— Мне помогали, — кратко ответил Кирби.

— Тогда понятно. У тебя был газ или еще что-нибудь?

— Что-то в этом роде.

— Босс очень интересовалась. Она захочет, чтобы ты ей все рассказал. Все, что может пригодиться, ей интересно.

Слушая монотонное шлепанье карт, Кирби думал о том, что часы, наверное, все еще лежат у него в правом кармане брюк. Он еще больше согнул сгорбленную спину, опустил связанные локти к правому бедру и провел по нему левым локтем. Явственно ощущались круглые контуры часов.

— Ты там не умничай, — насторожился вдруг Рене.

— У меня плечо затекло, — пробормотал Кирби.

Это решающая минута в моей жизни, подумал он. Сейчас я должен или стать тем, кем, по мнению дяди Омара, я могу стать, или полностью сдаться.

Интересно, стоит ли еще у дома машина Бонни Ли? По логике, они должны были ее здесь оставить. Машина очень заметная. Для Шарлы Бонни Ли была новым фактором в уравнении. Но он чувствовал, что Шарла с максимальной быстротой и эффективностью приспосабливается ко всем новым факторам. А если машина все еще на прежнем месте, то ключи, конечно, торчат в замке зажигания: Бонни Ли знала, что уезжать, возможно, придется очень быстро.

Рене и Рауль тем временем начали спорить: Рауль посчитал себя обманутым.

— Об этих двадцати семи миллионах… — проговорил Кирби.

Оба уставились на него.

— Да?

— Очень скучно и неудобно просто сидеть здесь. Может, сыграем во что-нибудь втроем? У меня есть деньги.

— У тебя нет денег, — сказал Рене. — Мы их взяли. Поделили между собой. Двенадцать сотен.

«Остальное, — вспомнил Кирби, — спрятано под матрасом у Бонни Ли».

— Я мог бы дать долговую расписку в счет тех двадцати семи миллионов.

Рене презрительно усмехнулся.

— И босс заплатит нам по твоему долговому обязательству, Кирби?

— Она — нет. Я сам заплачу.

— Сам ты ничего не сделаешь.

Наступил особый момент истины. Кирби улыбнулся.

— А вас не удивляет, что я воспринимаю все это так спокойно?

Рене едва заметно поморщился.

— Я думал, ты предложишь мне сделку. Конечно, я бы не согласился, но, может, мне интересно, почему ты этого не делаешь.

— Сдавай, — поторопил его Рауль.

— Заткнись. Уинтер, я не вижу, чем бы ты еще мог играть. Три дня на борту — и ты будешь готов отдать сестру, если босс попросит. Она очистит тебя догола, а потом оставит для забавы или вышвырнет, это уж как ей захочется.

— Самое большое, что сможет получить от меня миссис О’Рурк, это партнерство.

— Вот уж она удивится.

— Не сомневаюсь. Получить доступ к моим счетам можно только с помощью фотографии и отпечатков пальцев.

— Чего-чего? — изумился Рене.

— Счета номерные, конечно, но с них ничего нельзя снять без моего личного присутствия. Шестьсот счетов в девяти странах, все устроено именно таким образом.

Рене задумался.

— Если ты вдруг умрешь, как можно достать деньги?

— Никак нельзя. Если на каком-либо счете не будет движения пять лет, он автоматически закрывается, а вся сумма переводится указанному мною лицу или организации. Так что от меня мертвого твоему боссу никакой пользы, и ничего она из меня не сможет выжать такого, что дало бы ей доступ к счетам.

— Но она этого не знает?

— Пока нет. А когда узнает, то будет обращаться с нами очень нежно, со мной, мисс Фарнхэм и мисс Бомонт. И даже мисс Олден.

— А что если с ними до сих пор обращались не очень нежно?

— Тогда я уменьшу долю участия миссис О’Рурк, это будет вроде наказания за жадность и дурные манеры. Вот видишь, друг мой, все будет хорошо для меня, если миссис О’Рурк умеет мыслить логически.