Девушка жимолости - [4]

– Мой отец желает всем вам спокойной ночи, мы с сестрой пойдем наверх и уложим его. Пожалуйста, продолжайте. Мы ненадолго, правда, Алтея?

Под бдительным взглядом Нортката Уинн одной рукой поднял отца и повел его из комнаты. Я за ними не пошла.

Откуда-то из толпы вынырнул Джей:

– Привет, Алтея. Что с тобой?

Мне было холодно. Неловко. Все смотрели на меня сочувственно и озабоченно. И осуждающе, чего уж там. За последний год обо мне расползлись слухи: было бы наивно полагать, что никто ничего не знает. Теперь еще и это. Вернуться домой и окунуться в дерьмо. Я не могла пошевелиться. Не могла говорить.

– Может, тебе принести попить? Воды или чего-нибудь еще?

– Милая. – Молли Роб подошла и тронула меня за локоть. – Пойдем.

– Был рад тебя увидеть, – сказал Джей.

Я не ответила, просто позволила Молли Роб увести меня из гостиной в коридор. Уинн с отцом уже были на верхних ступенях лестницы. Я бросилась за ними.

– Алтея, – окликнула она, но я не слушала, продолжая бежать вверх по лестнице, перескакивая через ступеньки.

В конце холла второго этажа мелькнула и исчезла в отцовской спальне идеально причесанная голова Уинна, дверь за ними аккуратно защелкнулась. Я добежала до двери и дернула ручку, но она не поддавалась. Он запер дверь – мой родной брат запер от меня отца в спальне. Я постучала.

– Уинн, – я старалась не повышать голоса, – впусти меня.

За спиной появилась Молли Роб:

– Алтея, милая, не надо устраивать сцен.

– Я ничего не устраиваю. Просто хотела увидеть его.

Она сочувственно посмотрела на меня:

– Тебе правда лучше уйти.

– Я хочу увидеть отца.

– Сейчас он не хочет тебя видеть, голубушка. Не понимаю, чему тут удивляться. После всего, что ты вытворяла и во что втянула эту семью. – Она понизила голос: – И хватает же наглости.

Я отвернулась от нее, закрыла глаза и надавила пальцами на веки. «Дыши», – уговаривала я себя.

Да, год выдался не из лучших. Я крала деньги у отца и у других, проводя девяносто процентов времени в перкоцетовом дурмане. Ну и естественно, отец отправил меня в клинику. И я в самом деле сопротивлялась как могла. Но спустя некоторое время, недели через две, я сломалась. Начала посещать встречи и рассказывать о себе, прошла всю программу. Мы с отцом перезванивались, он слал мне смешные открытки. Когда меня перевели в реабилитацию, он присылал туда капкейки из моей любимой пекарни.

Может, он просто от меня отвык? Женщины из моей группы рассказывали, как трудно для семьи снова принять тебя после длительного периода реабилитации, трезвым и в завязке. Ты вроде здоров, но ты чужой.

– Ты очень осложнила жизнь Уинну, – продолжала Молли Роб. – И мне. Даже не представляешь себе, на какие вопросы приходится отвечать.

– Ладно, я буду держаться подальше от вас, но я хочу увидеть отца.

– У него Альцгеймер, Алтея, – прошептала она в двух дюймах от моего лица.

– Я в курсе.

Только не плакать!

– Сейчас состояние намного хуже, чем когда ты уезжала. – Молли Роб выдержала паузу. – Ему недолго осталось.

Хотя я уже знала это, едва увидев вереницу припаркованных у дома машин, ее слова были как удар под дых. Сначала мать, теперь отец: ярость, смешанная с отчаянием, отдавалась дрожью в руках и ногах.

– То есть вы хотели держать меня под замком, пока он не умрет? – Ростки гнева окрепли и превратились в лианы, которые теперь сжимали мои внутренности. – Вы даже сообщить мне не собирались?

– Мы не хотели прерывать твое лечение. Мы были уверены, что так лучше. Если бы ты сказала, что возвращаешься, мы бы подготовили его. А теперь, как видишь, твой приезд его расстроил.

– Но он не в себе, Молли Роб. Вы с Уинном должны были сказать мне об этом и позволить вернуться. – Я осеклась. – Я же его дочь.

– Алтея, возьми себя в руки. У нас полон дом гостей, мы собрали их в честь твоего отца. И… – Она понизила голос и начала торопливо шептать. – Поддержать кампанию Уинна. Джин Норткат – практически единственный спонсор.

– Плевать я хотела и на Джина Нортката, и на кампанию Уинна.

– Что лишний раз свидетельствует о твоем невероятном эгоизме. Семья положила все силы и средства на кампанию Уинна, все без остатка. И ты знаешь, насколько это важно для твоего отца. Он готовил Уинна к этому с детства.

Она была права: все надежды отца всегда были связаны с сыном – и никогда с дочерью. Максимум, чего ждали от меня, – не портить своими выходками политическую карьеру «золотому мальчику» Уинну.

– Мне нет до этого никакого дела. Я хочу видеть отца, – повторила я.

– Почему ты такая жестокая? – Она возмущенно мотнула головой. – Он боится тебя.

Я пыталась представить, как мой папаша ростом в шесть футов и три дюйма трепещет передо мной, но тут из-за запертой двери спальни донесся его зычный голос. Мощный и уверенный, как прежде.

– Передай ей, – кричал он, – передай этой девке, я сказал, «тридцать – сучий возраст»! Будь ее мать здесь, она бы сказала то же. Тридцать, на хрен, сучий возраст! – И разразился хохотом.

Глава 2

Сентябрь 1937

Долина Сибил, Алабама

Женщины приходили отовсюду: из ущелья, с горы, даже из соседней долины, чтобы купить у Джин Вутен вино из жимолости. Добирались в основном пешком, а случалось, верхом на мулах. Хауэлла, мужа Джин, это приводило в бешенство: как фермер и сын и внук фермера, он полагал, что мулы нужны исключительно для пахоты, а не для дамских разъездов.