Девушка выбирает судьбу - [61]

— Иди, гуляй на здоровье!

Я погладил его, хлопнул рукой по крупу, как делают взрослые, и пошел к каравану.

Женщины уже возводили юрту. Живые травы на полу не были еще притоптаны, и я повалялся на них в свое удовольствие. Порывшись в суме, я не нашел ничего съедобного и вместе с Утепбергеном направился в пески. У первого же бархана мы обнаружили целую колонию куян-тобыка, корни которого напоминают по вкусу картофель, но слегка горьковаты. Здесь, у колодца, горечи в них было поменьше, и мы принялись сосать их.

За следующим бугром мы обнаружили кое-что получше. Это был биемшек — «кобылий сосок», сладкая песчаная морковь. Затем мы поднялись на бугор и закричали от радости. Какой выросший в песках мальчик не обрадуется, когда среди зарослей толстокожего бурьяна — кокпека увидит косик. Это тоже особая морковь, но необычайно приятного вкуса.

Целых пять кустиков косика нашли мы и наелись до отвала. Потом на свою беду решили съесть по перышку дикого чеснока. Едва я откусил кусочек, как меня словно ножом полоснуло по горлу, засвербило в носу, и слезы градом посыпались из глаз. А тут еще Утепберген, который тоже успел попробовать немножко, завопил что было мочи. Хорошо, что нашелся еще один кустик косика. Мы съели по половинке сладкого корня, и жжение тут же прекратилось.

Дома уже разожгли костер и кипятили молоко. А мы принялись печь в золе принесенные корешки. Печеный чеснок сразу теряет свою горечь, становится сладким и душистым. Летом мы запасаемся им здесь: солим, толчем в ступе и сушим на солнце. Осенью, возвращаясь к зимовьям, каждая семья увозит с собой по нескольку мешочков сушеного чеснока. Им заправляют бульон и другую пищу.

В раннем детстве со мной произошел в песках любопытный случай. Мне было тогда всего три года. Бабушка в этот день уехала в соседний аул, а мать была занята хозяйством. Что касается братьев, то они сами еще были тогда детьми и играли с утра до вечера.

В то утро братья не взяли меня с собой, и мне захотелось разыскать их. По дороге мне попался вначале майский жук, с яркой зовущей окраской. Конечно же, я пустился за ним и ловил его, пока не стало жарко…

В ауле меня хватились только к обеду, и то лишь потому, что бабушка привезла какие-то гостинцы и захотела сразу же отдать их мне. Поискав меня некоторое время, она встревожилась.

— Шляется, наверно, где-нибудь здесь! — нехотя сказала мать.

Бабушка обошла все юрты, обыскала каждый бархан по соседству, но не нашла меня. Старое сердце ее почуяло, что со мной что-то стряслось, и она подняла крик на весь аул. Сбежались люди, джигиты тотчас же сели на коней и разъехались в разные стороны.

А бабушка пока что начала искать меня на дне колодца. Она опустила туда багор, потом шарила «кошкой», но ничего не вытащила. В это время одна из наших родственниц и моя старшая сестра Айганша напали на мой след. К счастью, в безветренную погоду песок хранит все следы, какими бы маленькими они ни были. Долго петляли девушки по барханам, пока не нашли меня в какой-то впадине. Я в раздумье чесал себе живот, а прямо передо мной стояла на хвосте готовая к прыжку змея.

Айганша, ни минуты не думая, тут же бросилась вперед и растоптала ее своими сапожками. Выкопав небольшую ямку, она засыпала змею песком и только тогда принялась ругать меня.

Года через два в этих же местах со мной произошел еще один случай. Нужно было отвести нашего верблюда к соседям. Так уж получилось, что поручили это мне, тем более, что я уже бывал там с бабушкой. Короче говоря, мать крикнула «шок!», верблюд опустился на колени, а бабушка посадила меня у горба на специальное верблюжье седло, похожее на просторную корзину или на открытый сундук. Мне ведь было не больше пяти.

Бабушка подала мне кончик повода.

— Чу!..

Верблюд начал медленно подниматься с земли. Нет ничего ужаснее для человека, который в этот момент находится на верблюде. Хорошо, что бабушка придерживала меня снизу рукой, а то я наверняка бы свалился с него. Верблюд не лошадь, ухватиться не за что.

Но вот верблюд наконец встал.

— Куда же теперь?

— Не бойся, верблюд сам тебя отвезет куда надо!

Мать вывела верблюда на тропу, и он, гнусаво покрякивая по привычке, спокойно зашагал в сторону соседнего аула. Я прижался к нему всем телом. Пока шли по ровному месту, было неплохо. Но вот перед нами оказалась лощина, и верблюд бросился вдруг вниз со всех своих длинных ног. Словно мяч, вылетел я из седла.

Меня спасла лишь мягкая песчаная почва. А верблюд сразу же остановился и стал ждать, пока я приду в себя. В больших слезящихся глазах его было сочувствие. Он даже подавленно охал, как будто бы пытался оправдаться передо мной.

Я поднялся, отряхнул пыль с лица и снова ухватился за повод. Но сколько ни пытался я снова взобраться, ничего не получалось. Так и вернулся я обратно в наш аул, ведя в поводу верблюда. Мать бросилась мне навстречу, но я только всхлипывал и ничего не говорил. Больше меня никуда не посылали с этим верблюдом…

С верблюда падать, конечно, опасно: можно свернуть себе шею. Но падать с лошади тоже не сладко. Со мной случалось и такое.

Как-то однажды заболела соседка — наша родственница. Правда, сколько я помню эту женщину, она никогда не была здоровой. Но на этот раз потребовался мулла, а он находился в гостях на окраине аула. Кроме платы за лечение он потребовал, чтобы его после всего отвезли домой, в другой аул. Сосед вынужден был согласиться.