Девушка выбирает судьбу - [156]

Разговор явно не клеился. Жуматай жадно курил, а я все больше удивлялся замкнутости своего соседа.

— Отагасы, спите? — спросил он через некоторое время.

— Нет, не сплю.

— Извините, пожалуйста, к моему стыду, я до сих пор не знаю, как вас зовут…

— Казыбек.

Я понял, что долго не смогу заснуть, и еще раз решил попытаться вызвать Жуматая на задушевный разговор.

— Откуда ты родом? Родственники у тебя есть? Где ты работаешь, на какой улице живешь? — задал я ему сразу дюжину вопросов, чтобы он не смог отделаться односложным ответом.

— Никого у меня нет, Казеке[85], я один, как перст. Четыре старших брата погибли на войне. Отца тоже взяли в трудовую армию, и он там умер… От страшного горя мать долго болела, но осталась жива. Только умом чуть тронулась.

По его голосу я почувствовал, как тяжело ему это вспоминать, и попытался хоть как-нибудь ободрить его:

— Что ж об этом горевать, все позади. Ты теперь сам — отец, у тебя четверо сыновей. Глядя на внуков, мать тоже забудет свое горе.

— Так-то оно так. Да дети еще совсем маленькие, когда они поднимутся… Самое страшное для человека чувствовать себя одиноким. Стоишь, как куст в пустынной степи, откуда ни подует ветер, а тебя все равно заденет.

Теперь мне показалось, что Жуматай хочет рассказать о чем-то самом сокровенном, о таком, что никогда не забывается. Я знаю, что люди такого типа рассказывают обычно все, без малейшей утайки.

Видимо, от волнения он забыл мое имя и обращался ко мне, как казахи обычно обращаются к незнакомому человеку.

— Отагасы, есть пословица: чтобы рассказать правду, простак выкладывает всю душу.

— Рассказывай, дорогой. Самое лучшее, если люди будут хорошо знать друг друга.

— Когда старшие братья один за другим ушли в армию и мой отец тоже уехал куда-то в тайгу, я был совсем маленьким. Поэтому я никого из них не помню в лицо, лишь смутно представляю по рассказам матери да знакомых. Я тоже недавно отслужил в армии, в бронетанковых частях. Выучился на механика. После возвращения сразу устроился у себя на РТС. Жили вдвоем с матерью. Огонь, который зажег отец в домашнем очаге, еще теплился. Но моя бедная мать все чаще стала намекать, чтобы я привел домой акджаулык[86]. Она не знала, что я любил девушку и перед моим уходом в армию мы поклялись в любви и верности. Все время мы переписывались. Но незадолго до моего возвращения из армии, родители насильно выдали ее замуж за вдовца, который в два раза старше ее. Конечно, за хороший калым.

Мертвая тишина сменилась шорохом, на улице поднимался ветер. Зашуршала трава, залепетали листья березы у окна.

— Время постепенно унесло горечь, — продолжал Жуматай, — я познакомился с одной девушкой, работницей детского сада. В первое время я никак не мог к ней привыкнуть. То она ласковая, как шелк, а то вдруг становится злой и колючей. Но я понимал, что у каждого человека свой характер. Не всегда люди полностью подходят друг к другу, но ничего — живут не тужат и детей растят. Мы часто встречались, подолгу бродили, смеялись и никак не могли расстаться. А прихожу на другой день — и ее как подменили. Бывало, что она вообще не приходила на условленное место. Я ее жду, конечно, волнуюсь, и уже за полночь ухожу, проклиная все на свете. Потом опять встречались, дулись друг на друга, ругались и мирились.

Стояла лунная летняя ночь, когда я сказал ей о своей любви, просил подумать и ответить, согласна ли она стать моей женой. Она обещала посоветоваться с родителями и родственниками. Это меня насторожило. Но потом я успокоил себя: что особенного, если девушка прежде чем сделать такой важный шаг, посоветуется со стариками и братьями? Правда, вначале я отговаривал ее от такого курултая[87]: ведь главное в том, что мы друг другу нравимся, а если по-книжному — любим. Но она и слышать об этом не хотела. После этого разговора я несколько раз ходил на условленное место, но ее не было. Как-то вечером мы случайно встретились, и я спросил, что она решила. Она сделала вид, что слышит об этом впервые, а потом высокомерно стала меня отчитывать:

— Как ты можешь говорить об этом, сирота несчастный?! У тебя кроме полоумной матери, даже родственников нет. Зачем тебе девушка? Женился бы ты на какой-нибудь вдове, у которой муж не вернулся с фронта. Будет, конечно, разница в возрасте, но это не страшно.

Она собиралась сказать еще что-то, но я резко оборвал ее:

— Зачем тебе мои родственники? Ты что, собираешься выходить замуж за моего отца или за братьев? Пошла вон, дура! — крикнул я в бешенстве.

Жуматай снова закурил. Я внимательно слушал, ожидая, чем кончатся эти мытарства одинокого джигита, в жизнь которого так бесцеремонно врывались злые силы феодального прошлого.

— Я не знал, куда себя деть, — продолжал. Жуматай. — Был субботний день. Не говоря ничего матери, я отправился в соседний район. Там была мелиоративная станция. Я нашел директора и попросил принять меня на работу. Он сразу согласился. За одну ночь перевез мать, которая никак не могла понять, что со мной стряслось. Товарищи по работе на РТС также были крайне удивлены, но не стали ни о чем спрашивать.

Ветер усиливался. Мы называем его «чертом из ущелья», потому что он всегда некстати: то обобьет цветочную пыльцу, то спать ночью не даст. Сейчас тоже все зашумело, затрещало, завертелось, захлопали двери, зазвенели стекла, будто их кто-то выставлял.