Девушка в синем - [8]

Известно, что беженцы после бесконечных мытарств и злоключений добрались до Томска. Другие рассыпались по Сибири, многие погибли от тифа и лишений. Мы в Екатеринбурге, благодаря подарку Ольги Егоровны, не умерли с голоду.

Прошло два дня жуткой тишины. Затем снова потянулись войска, на сей раз Красные. Оставшиеся в городе жители замерли в своих домах. Скоро к нам поселились незнакомые лица.

Первый контакт с новыми правителями был для брата довольно неожиданным. Обрадовавшись (как они думали) приходу единомышленников, наши анархисты расположились в центре города и основали клуб. Через несколько дней всех их, в том числе и Андрюшу, арестовали и посадили в тюрьму. Об этом нас оповестила какая-то уцелевшая клубная девица. Негодованию бабушки не было предела, и девица пулей вылетела из дома. Однако в первую очередь нужно было снабдить нашего «героя» теплой одеждой и провизией. Погрузив все, что было, в корзинку, мы отправились через весь город пешком на окраину, в темный (наверное, еще екатерининских времен) острог. «Товарищ Андрей» чувствовал там себя героем и распевал анархистские песни.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в одной из бесконечных инстанций, которые мы с бабушкой обегали, какой-то комиссар, поняв всю нелепость этой истории (брату еще не было пятнадцати лет), не выпустил его на свободу.

В середине октября к нам неожиданно постучался какой-то незнакомый человек. Объяснил: он член экспедиции матросов Балтийского флота, которая, проезжая через Екатеринбург, направлялась в Сибирь за провиантом. По соглашению с моим отцом, он должен был забрать нас на обратном пути и довезти до Петрограда. Железнодорожное сообщение еще не было восстановлено — этот поезд был первой ласточкой. Человек этот оказался петроградским поэтом Николаем Оцупом[16], братом балтфлотского мичмана.

Дней через десять бабушку, брата, меня и дворняжку Бутьку погрузили в вагон бесконечно длинного товарного поезда, в котором мы были единственными пассажирами. В обычное время наш вагон предназначался для перевозки нескольких коров или лошадей. Теперь на широких дощатых нарах помещались наш поэт и двенадцать матросов. Посредине горела круглая печурка. Все остальное пространство было заставлено, забито мешками, бочками, ящиками и пакетами с провизией из Сибири. Двенадцать матросов умудрились потесниться и всунуть нас троих и даже Бутьку.

В таком положении мы тряслись и продвигались, не зная, что ждет нас за поворотом. Пузатый паровоз с трубой-рупором, которому досталась нелегкая миссия тащить этот груз, отапливался поленьями. Когда их запас иссякал, поезд останавливался и все мужчины отправлялись в лес рубить дрова. Железнодорожный путь был часто поврежден и время от времени происходили аварии, вначале несерьезные. Днем двери вагона были всегда широко раскрыты. Внутри его каждый убивал время, как мог, а бабушка варила для всех суп. По вечерам, лежа на нарах, перед сном все посвящали изрядную часть досуга ловле и истреблению вшей, сопровождая это занятие комментариями. Взаимоотношения всех были добродушными, и свои драки матросы тактично откладывали на время остановок в лесу.

Так прошло две недели. Пятнадцатый день чуть не стал для нас последним.

Часа в два, когда мы отдыхали после завтрака, с поездом вдруг случилось что-то неладное. С необычным шумом вагон начало бросать во все стороны. Скорость его стремительно увеличивалась. Сверху посыпались мешки и ящики. За ними и наши матросы полетели один за другим в открытую дверь. Первым среди них был Николай Авдиевич, завернувшийся в рыжее стеганое одеяло.

Мы остались втроем. Андрюша схватил меня на руки и, раскачав, выбросил из вагона — на ходу.

«Прыгай!» — крикнула ему бабушка. Через секунду вагон перевернулся и полетел вниз с насыпи.

Когда я пришла в себя, матросы толпились вокруг бесформенной кучи железа и дерева. Наверху торчали рельсы и колеса. Взгромоздившись на них, два вагона почти висели в воздухе. Кругом валялись мешки, чемоданы, кастрюли и чей-то сапог. Андрюша и два матроса топорами разламывали стенку нижнего вагона, в котором осталась бабушка. К всеобщему удивлению, она была жива и отделалась сильным ожогом от печки. За ней, небрежно отряхиваясь, появилась Бутька.

Пересчитав друг друга и убедившись в том, что все живы, мы расположились на сырой земле в ожидании весьма проблематичной помощи (как и кому дать знать, что с нами случилось?..). Когда из дымившего костра заалели языки пламени, настроение у всех приподнялось.

Через сутки появился человек на дрезине. Он забрал нас с бабушкой и, конечно, Бутьку, довез до какого-то вокзала и там посадил на поезд, в котором мы, вздрагивая от каждого толчка, в конце концов добрались до Петрограда. Андрюша, чувствовавший себя взрослым и (немножко) героем, остался со всеми остальными в ожидании оказии довезти наш багаж. Ему только что исполнилось пятнадцать лет. Своей храбростью и находчивостью он спас мне жизнь. С того дня наши отношения резко изменились. Редко кто, как мы с ним, любили друг друга. Из врага он на всю жизнь превратился в моего ангела-хранителя.