Девушка в синем - [7]

В городе становилось нестерпимо жарко и пыльно. С братом и бабушкой мы погрузились в нечто вроде корзины для белья, называемой «плетенкой». На колесах, но без рессор. Грустная кляча поволокла нас по лесным дорогам, весной размытым водой, а теперь превратившимся в засохшие, как камни, ухабы, осматривать наемную дачу. Она оказалась подходящей, и через несколько дней, погрузив на подводу гору необходимых для хозяйства вещей и все, что могли собрать, из мебели, мы тронулись в путь. (Дачи тогда сдавались пустыми.) Подвода по дороге не перевернулась, и мы водворились в лесу, в деревянном доме, где чудесно пахло смолой и устилавшими пол березовыми ветками. Спали все на сенниках (больших мешках, набитых душистым сеном), по вечерам зажигали свечи и воевали с тучей комаров. В ночь под Ивана Купала молодежь на соседней даче плела венки, прыгала через костер и играла в игры, сопровождаемые пением. Мне очень хотелось к ним присоединиться, но никто не приглашал «маленькую», а «маленькая» была слишком самолюбива, чтобы напрашиваться.

В конце июля среди дачников пронесся слух, от которого все замерли. Случилось что-то ужасное… В доме сделалась мертвая тишина, лица старших — бледными. К вечеру из города приехал Иван Александрович. За закрытыми дверями говорили шепотом. Наутро мы спешно вернулись в Екатеринбург.

Там я узнала: в Ипатьевском доме была убита вся царская семья. Тела их, по слухам, были сразу же залиты известью в заброшенной шахте в лесу, на Гореловском кордоне, вблизи от нашей дачи… Весь город словно затаил дыхание. На улице люди избегали смотреть друг на друга. Теперь мы обходили как можно дальше дом купца Ипатьева.

Под натиском армии адмирала Колчака красноармейские войска покинули Екатеринбург. Как сейчас, вижу массивную фигуру адмирала верхом на черной лошади, гарцующего на победном смотре перед собором. Два чеха — офицеры его армии — квартировали у Симоновых, явно воспрявших духом. Они убеждали нас, что война скоро кончится, и угощали шоколадом…

Пока что мы оказались отрезанными от Петрограда и от родителей, без средств к существованию, если не считать скупой поддержки деда Тихонова, у которого бабушка с трудом вырывала какие-то крохи.

Пришла тяжелая зима. С едой стало очень трудно. Денег у нас не было. Фрейлейн, ко всеобщему удовольствию, нас покинула. Иван Александрович зарабатывал себе на пропитание на стороне. Питаясь почти исключительно капустой, я очень ослабла и все время прихварывала. На Рождество Неонила Егоровна нанесла моей детской душе долго не заживающую рану. Верная своей мечте, я наклеила золотые бумажные звезды на синее платье. Надев на голову корону со звездой во лбу и вооружившись волшебной палочкой, я отправилась к Наденьке, предвкушая эффект моего появления. По лестнице я шла сосредоточенно — феи не скачут козлом… Дышать нужно легко. Улыбаться величественно…

На беду, по дороге я наткнулась на Неонилу Егоровну.

— Вот те на! — иронически оглядела она меня с головы до ног и запела:

Как у нас на троне

Чучело в короне…

Не дожидаясь продолжения, я бросилась обратно. Эту первую встречу с человеческой злобой я, кажется, до сих пор ношу в душе — и презрительную ненависть к Неониле Егоровне.

Второе лето на Урале мы снова провели на даче, которую сняли вместе с какой-то семьей. Я была в восторге от трех барышень. Они не исключали меня из своих игр и брали с собой гулять в лес. Мы добирались до него через речку по шатким мосткам. Речка вся заросла кувшинками. В ней отражалось небо, удивительно синее, бесконечно высокое. Добродушное солнце озаряло землю и все чудеса, собранные под сосновым лапчатым пологом. На опушке сладко пахли акации. Многоголосый птичий хор во все горло разводил свою радостную симфонию. Ему из травы подпевали стрекозы. На цветах вспыхивали крылышками пестрые бабочки. Бесконечной нитью, семеня ножками, по тропинке ползли муравьи. Кругом цвели диковинные орхидеи. Ромашки, словно снегом, засыпали поляны…

Прогуливаясь по соседству, брат набрел однажды на общежитие анархистов, человек десять мужчин и женщин, пытавшихся проводить в жизнь теории Кропоткина[15]. Идеи эти как нельзя лучше подходили к пятнадцати годам Андрюши, и он стал целыми днями пропадать у своих новых друзей, к великому неудовольствию бабушки.

Блаженство на даче, однако, снова прервалось военными событиями. Красная Армия стремительно приближалась, и мы вновь поспешно вернулись в Екатеринбург.

Там царило смятение. Армия Колчака покидала город. За ней потянулось население. Бежали буквально все, увозя и унося с собой что только можно.

Направляясь за Урал вслед за отступающей армией, в первую голову уехали Симоновы и наши милые барышни. Дед Тихонов настаивал на том, чтобы и мы следовали за ним и его домочадцами. Андрюша наотрез отказался эвакуироваться. Он сообразил, что, оставшись в городе, мы могли надеяться войти в контакт с нашими петроградцами, а бегство неизвестно куда, без всяких средств, кончилось бы для нас гибелью.

Бабушка была умна и решительна. Андрюша — тоже. Мы остались. В последний момент Ольга Егоровна, жена Симонова, сунула бабушке в руку свой старинный бриллиантовый перстень. Никогда не будет достаточно слов, чтобы выразить благодарность женщине, которая в такой критический момент подумала о нас.