Девушка в синем - [25]
Намного старше меня по возрасту и по развитию, они мне были сравнительно чужды. Уж куда мне было за ними угнаться в мои тринадцать лет, да еще в малознакомой области.
Из них ближе всех был для меня Леонид, вероятно оттого, что его наивность вызывала в этой интеллектуальной компании ироническую усмешку.
Спортивный, красивый слегка восточной красотой, он гордился своими успехами у женщин и физической ловкостью. Веселый, непретенциозный, из всей семьи он один был мягким, уютным. Все любили Леонида, однако считали, что он «умом не блещет…»
Евгений был приземист, некрасив, с уже редеющими светлыми волосами и светлыми же колкими глазами в круглых очках на невзрачном лице. Вероятно, поэтому он был полон комплексов, что убийственно вредило его любовным увлечениям. Талантливый, высокообразованный, умный, он говорил в вызывающе-ироническом тоне и был чрезвычайно обидчив. На первый взгляд он казался антипатичным. Много позже я сумела его понять и оценить.
При Челищеве, которого я знала меньше всех, я дичилась. Художественные высоты, на которых он парил, мне были недоступны. Бебе Берар меня слегка скандализировал, но и покорял притворно-наивным взглядом и бородой всех цветов радуги. Говорили, что она была русая, но о нее, как и о болонку, которую он всегда носил подмышкой, он имел обычай вытирать свои кисти. Оба кудлатые, оба замурзанные, он и болонка были неотразимы.
Нельзя забыть зрелище, меня однажды сразившее. В отсутствие стариков, уехавших в Монте-Карло, где Ефим Григорьевич был прозван в казино «мсье Банко», молодежь, к крайнему неудовольствию Агафьи, оккупировала нижний этаж.
В нарядной спальне Лидии Борисовны, на ее шелковой кровати возлежал Бебе. В то время он отбывал воинскую повинность рядовым солдатом. Грубая серо-голубая форма выглядела на нем неуклюже и неопрятно. Ноги в грязью облепленных сапогах комфортабельно простирались на бледно-розовом атласе, а засаленный берет — на кружевных подушках, рядом с блаженствующей болонкой. Не знаю, что думали братья Берманы. Или они уже привыкли?
Обладавший, вообще говоря, изысканными манерами, Бебе, поэт тонкой души, шекспировский Ариэль, из-под кисти которого рождались произведения, преисполненные грации и фантазии, законодатель парижской моды, художник, подаривший столько чудесных театральных видений, он просто дразнил тогда немецко-мещанскую любовь к порядку Лидии Борисовны, выразившуюся в расклеенных по всему дому объявлениях: «Уходя, тушите свет», «Закрывайте кран», «Вытирайте ноги», «Не бегайте по лестнице», «Кладите мыло на место», пока однажды на какой-то коробке не появилась анонимная мстительная надпись: «Для кусочков веревочек, непригодных к употреблению!»
После победных гастролей во всех странах Европы наступил день, когда Русский Романтический театр предстал перед парижской публикой. Премьера эта в Театре Елисейских полей была назначена на 2 апреля 1924 года.
В апрельском номере журнала «Дане» Андрей Левинсон подробно, но не роняя себя, представил художественное кредо труппы и троих ее ведущих солистов.
Спектакль начинался с «Кватроченто» в постановке Романова на музыку Владимира Мецля, в декорациях и костюмах Филиппа Гозиасона и Владимира Бобермана. Балет был навеян новеллами и живописью тосканского Ренессанса.
Вторым номером следовала «Ночь в Андалузии» на знаменитую сюиту Бизе «Арлезианка». Третий, и последний, балет назывался «Танцовщица и Разбойница»[87], с большим чувством стиля и юмора поставленный Романовым на музыку Моцарта и сюжет, уже использованный в прошлом веке.
Блистательное исполнение главного квартета (Смирнова — Обухов — Павлова — Романов), его ритм и изобретательность, фабула, рассказывающая о приключениях путешествующей со своим старым покровителем знаменитой танцовщицы и группе разбойников, напавших на них в дороге, остроумные и элегантные костюмы и декорации Льва Зака понравились публике и определили успех спектакля, вначале принятого сдержанно.
Андрей Левинсон в газете «Комедиа» холодно отозвался о новой труппе, слишком явно, по его мнению, отклонившейся в сторону «русских варваров» от традиций Мариинского театра.
Четырнадцатого апреля, также в Театре Елисейских полей, была показана вторая программа, состоявшая на сей раз из «Жизели» и дивертисмента. Все, кто был на этом спектакле, согласны с тем, что ни одна из множества версий знаменитого балета не может соперничать с удачей Романова, так досадно теперь утраченной.
Вспомнив под влиянием Льва Зака про тальониевскую «Сильфиду», давно выпавшую из репертуара, Романов перенес действие «Жизели» из Германии Гейне в романтическую Шотландию, а все классические танцы первого акта заменил характерными. Обычно мимическая роль Иллариона обогатилась великолепным соло, а роль принцессы, воплощенная Эльзой Крюгер, — эффектным танцем наездницы. Первый выход невесты Альберта, в красном бархатном костюме, держащей на цепи борзых и сопровождаемой придворными, был великолепен.
