Девушка в голубом пальто - [25]

– После, – повторяю я, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать.

– После нашей свадьбы! – восклицает Олли. – После всей этой безумной свадебной суматохи!

Господь тебя благослови, Олли, Лоренс Оливье! Я впервые вижу человека, который при беседе с нацистами не хуже меня соображает на ходу.

– Как приятно видеть влюбленную парочку! – Солдат щиплет меня за щеку холодными пальцами. – Это напоминает мне о моей жене. Там, дома – когда мы были молодыми.

– За вашу жену! – Олли поднимает в воздух воображаемый бокал.

– За мою жену!

Олли плотоядно подмигивает мне.

– Может быть, пойдем домой, моя будущая женушка?

– За вашу жену! – вопит Зеленый полицейский.

– За мою жену! – вторит ему Олли.

– Поцелуйте ее! – восклицает солдат, и Олли выполняет его просьбу.

Олли целует меня при немецком полицейском и при людях, затаившихся за портьерами. У него мягкие, полные губы, его ресницы трутся о мою щеку. И только мы с ним знаем, что наши губы трясутся от страха.

Что изменилось в моей жизни за последние два дня? Все и ничего.

Я по-прежнему лгу родителям. Они по-прежнему беспокоятся обо мне. И я по-прежнему езжу по городу на стареньком велосипеде, цепенея от страха.

Но теперь моя ложь касается гораздо более серьезных вещей. Я случайно вступила в ряды Сопротивления. Если меня поймают, все кончится хуже, чем если бы меня застукали за продажей пива с черного рынка. Немцы могут убить меня.

А еще я целовалась с братом моего погибшего возлюбленного.

Как я видела Баса в последний раз.

Я пошла на эту грустную прощальную вечеринку, которую устроили родители. Его мать проплакала почти все время, а отец стоял в углу. Он был такой молчаливый и тихий, что люди натыкались на него и говорили: «Простите, я вас не заметил». Я подарила Басу медальон со своим портретом. Он подарил мне свой локон.

Я целовала его в столовой.

А когда я ушла, он побежал за мной и сказал, что у него есть для меня кое-что еще. Это было письмо. Письмо на тот случай, если он умрет. Я должна вскрыть его, если начальство военно-морского флота свяжется с семьей Баса. Наверное, в письме говорилось, как он всех нас любит и скучает и как счастлив был с нами.

По крайней мере, так я себе представляю подобные письма. Впрочем, не знаю. Я так и не вскрыла письмо Баса. Когда он отдал мне конверт на улице, я сказала, что письмо может накликать беду. И добавила, что собираюсь уничтожить его, как только доберусь до дома.

Я уничтожила это письмо. Порвала в клочки и выбросила вместе с мусором.

Поэтому я никогда не узнаю, какими были последние – самые последние слова Баса. Иногда я думаю, что он написал о том, как любит меня. Иногда мне снится, что я вскрываю письмо, а внутри слова: «Я так и не простил тебе то, что ты заставила меня сделать».

Глава 9

Четверг

– Приятно видеть, что ты снова ведешь светский образ жизни, Ханнеке, – говорит папа.

Сегодня днем мамы нет дома. Это тот редкий случай, когда она совершает экскурсию во внешний мир. Мама поехала за город навестить сестру. Вероятно, из-за комендантского часа она там заночует. Так что мы с папой одни. Я забежала домой с работы, чтобы приготовить ему ланч. Сейчас он читает в своем кресле. Я сижу с пакетом школьных бумаг Мириам, пока не пришло время еще одной дневной доставки. Затем я отправлюсь в театр, на встречу с Юдит и ее кузиной. Позже у господина Крёка будут похороны. Надеюсь, он не заметит, если я не вернусь за свой письменный стол.

– Светский образ жизни? – рассеянно повторяю я слова папы.

– Общаешься с друзьями. Как, например, вчера вечером. Не помню, когда ты в последний раз куда-то выходила.

Он прав. Кажется, это было сто лет назад. У нас имелась компания. Бас был заводилой, Элсбет – «плохой девчонкой», а я просто принадлежала к кругу избранных. Однако я не была ни такой дерзкой, ни такой блестящей, как они. Я грелась в лучах чужой славы. Остальные друзья двигались, как маленькие луны, вокруг Баса, Элсбет и меня. Эти двое были моими любимыми. А вчера вечером меня обманом завлекли на встречу участников Сопротивления. И они вовсе не кажутся мне компанией друзей.

– На самом деле Олли вовсе не друг, папа. Он просто… – Я с некоторым опозданием понимаю, что это заявление лишь вызовет подозрения. – Нет, пожалуй, он все-таки друг. Приятно, когда есть с кем побеседовать.

– Ты молода. Приятно, когда есть тот, с кем можно не только побеседовать. – Он подмигивает, и я швыряю ему в голову подушку. – Ты нападаешь на инвалида?

Я бросаю следующую подушку.

– Что бы сказала мама, если бы услышала, как ты подначиваешь меня допоздна гулять с мальчиками?

– Она не возражала, когда ты допоздна гуляла с Басом. Правда, мы всегда думали, что вы двое…

Папа вовремя спохватывается и обрывает фразу. Мне нужно что-то сказать, чтобы нарушить тишину. Но я не могу подыскать слова и только молча смотрю на бумаги Мириам у меня на коленях.

– Что читаешь? – осведомляется папа.

– Старые письма и школьные работы, – отвечаю я. И это правда. Я просто не уточняю, что это не мои старые письма и школьные работы. – Может быть, включим радио?

Папа радостно кивает. Я знаю, мое предложение отвлечет его от дальнейших вопросов. Информация, связь с внешним миром – это бесценно. Нацисты уже отключили большинство частных телефонных линий. У нас больше нет нашей линии. А вот у людей в богатых районах, где живут сторонники нацистов, телефонные линии еще работают. Ходят слухи, что немцы потребуют, чтобы мы сдали наши радиоприемники. Мы с папой уже вытащили из шкафа старый сломанный приемник, чтобы сдать его вместо хорошего.