Девушка с тату пониже спины - [27]

Разводки мои часто связаны с едой, потому что еда для меня — сильная мотивация, как для домашних животных и младенцев; это полезная информация обо мне. Я с младенчества прорывалась к желанной еде. В два года научилась открывать кухонный шкафчик и добывать «Чириос». В шесть соврала в лицо доброму дедушке, что мама разрешила мне съесть еще один йогурт, хотя она не разрешала. Я свалила свою вину на дедушку, и наши отношения навеки изменились. Я и сейчас так делаю. Только на прошлой неделе я уходила от Ким в час ночи после вечера перед телевизором, и она застукала меня, когда я пыталась уволочь с собой пакет попкорна для микроволновки.

Пока ты маленький, разводки тебе ой как нужны. Ты почти не контролируешь то, что приходится делать: что есть, что носить, куда идти, с кем или во что играть. Кошмар. Поэтому я с младых ногтей начала оттачивать искусство торговаться со взрослыми. Дома у друзей получалось особенно лихо, потому что их родители не привыкли к моим методам и подходам. Я смотрела им в глаза — всерьез, как при сердечном приступе, — и обращаться предпочитала по имени, это такой прием. «Послушайте, Лора, мы с вашей красавицей-дочкой собираемся заесть пирог миской мороженого. Наковыряете нам шариков или я сама?» Большинство родителей, как Лору, я заставала врасплох, они смеялись нервным смехом и говорили: «Ха-ха-ха, меня зовут миссис Букер, Эми». На это я отвечала: «Я знаю вашу фамилию, Лора. А теперь не принесете мне табуретку, чтобы я порылась в вашей морозилке в поисках второго десерта?»

Иногда я понимала, что мои попытки заключить сделку смешили взрослых. А рассмешить взрослого — это самая большая власть, которой я могла добиться. У меня возникало ощущение, что я — одна из них, что у меня в руках поводья, которые обычно держали они, особенно когда дело касалось мужских властных фигур, которые, казалось, вечно меня пытались загнобить. Застукал меня учитель за болтовней в классе или коп на пляже с бутылкой пива в рюкзаке — что ж, я всегда чувствовала, что домой смогу вырваться, только если всех рассмешу. Это всегда за пару секунд разбирало структуру власти по винтикам. Быть смешной — вот моя главная разводка! Как-то раз, когда мистер Симмонс — учитель, преподававший у нас в выпускном классе — не отпускал меня в туалет (ладно, на самом деле — встретиться в коридоре с моим парнем, мистер Симмонс меня насквозь видел), я очень громко произнесла при всех: «Круто, мистер Симмонс. Я просто тут посижу, хотя прям чувствую, как из меня от месячных вытекает кровь и как она скоро просочится сквозь штаны на стул». Мистер Симмонс покраснел, все засмеялись, и я гордо выплыла из класса.

Помимо умения рассмешить большую аудиторию, круче всего я всех разводила, когда подростком воровала в магазинах. Не то чтобы я этим горжусь — честно говоря, кончилось все оглушительным прососом. Но я бы, наверное, не хотела отменить этот опыт. Как бы дико это ни звучало, я многому научилась, устраивая себе старую добрую скидку на пять пальцев, словно мне за это платили. Это тоже было частью познания собственных инстинктов, выяснения, как взять от жизни то, что заслуживаешь. Не поймите меня неправильно, я не оправдываю воровство в магазинах. Что я вынесла из всей той истории, так это то, что ВОРОВАТЬ НЕ НАДО. И я понимаю, что когда человеку дают мудрый совет хватать жизнь за яйца и брать, что заслуживаешь, обычно имеют в виду заслуженное тяжким трудом повышение или выкраивание чуточки времени «для себя», а не ограбление известного универмага. Но, будучи подростком, я это поняла буквально.

Начала я подворовывать то тут, то там — конфетки, ничего серьезного. Когда другие рассказывают про свои воровские приключения в магазинах (среди девочек-подростков это, в общем, дело нередкое), говорят обычно о том, как украли какие-нибудь дешевенькие сережки или журнальчик — и вечно навешивают на это тонну вины. Но у меня таких чувств нет, потому что я била по большим сетевым магазинам. Я никогда ничего не брала в семейных лавках или у живых людей. (До сих пор не решаюсь говорить людям, что у меня привод за воровство в магазинах. Потому что знаю: если что-нибудь пропадет, подозревать будут меня. Но я никогда в жизни ничего не крала у живых людей. Только еду. У Ким на кухне.)

К старшим классам мы с друзьями доросли до кражи купальников в магазинах в торговом центре — потому что на них не было сенсоров, и взять их было легко. Еще мы воровали косметику в аптеках. Все это бралось не потому, что нам было нужно; мы не красились и купаться ходили редко. Мы это брали, потому что воровство позволяет подростку почувствовать себя крутым и сильным. Даже белые девочки из пригорода хотят быть оторвами. И если для этого нужно было обнести «Джей Крю» на пестренький цельный купальник, — что ж теперь. Наверное, можно сказать, что я прокачивала свой подростковый ангст с каждым краденым блеском для губ с блестками со вкусом грейпфрута.

В первый раз я попалась, когда мне было четырнадцать — в Сакраменто, куда мы поехали с волейбольной командой на соревнования. Я занималась клубным волейболом — то есть когда кончался волейбольный сезон в нашей школе, играла с детьми из других школ. В смысле, я вообще не прекращала играть в волейбол, совсем. Все это, конечно, сформировало мою рабочую этику (и избавило от добрых пятнадцати кило). Но еще это значило, что я пропускала кучу веселья по выходным — и все для того, чтобы обливаться потом в плохо освещенном спортзале, есть салат с пастой и спать урывками между матчами. Меня даже сейчас клонит в сон и хочется салата с пастой, если я оказываюсь в большом школьном спортзале. Или в обычном. Или в библиотеке. Или дома. Или прямо сейчас.