Девушка с серебряной кровью - [43]

– Не хотел, не спрашивал бы.

– Аким Петрович добрался только до одного, того, кто Анну душил. Око за око. Вот что он сделал. Руки у него крепкие, как у тебя. И удавка не понадобилась, шею свернул, как куренку, голыми руками.

– А остальные? – Что-то сделали с ним здешние места, раз уж рассказ про самосуд не вызвал в душе ничего, кроме одобрения да глухой ярости.

– А остальных Страж позвал. Тем же летом. Трое вышли на лодке порыбачить. Ни лодки, ни их никто больше не видел. Четвертый напился водки и на берегу, прямо на мелководье, упал и захлебнулся.

– А женщина?

– Повесилась. Вон на том дереве.

Федор обернулся, посмотрел на старое, нависающее над самой водой дерево.

– Ее он даже забирать не захотел, просто заставил руки на себя наложить.

– Желтоглазый?

– Страж. Показал людям, кто в этих местах всему хозяин, и что случается, когда его злят. Сонечка тогда еще совсем крошкой была, пользы ему от нее никакой. Да она его и не слышала. Мало серебра. Аким Петрович сначала радовался, что материнское проклятье дочке не передалось, вот только зря. Когда серебра мало, сил тоже мало. Сонечкиных сил хватило только на то, чтобы Айви выносить. Умерла она вскоре после родов.

– А отец Айви?

– Чужак. – Евдокия поморщилась. – Хоть и мариец, но не из местных. Пришел и ушел, как ветер. Его никто и не держал. Аким Петрович Айви сам растил, был ей и вместо отца, и вместо матери.

– А она услышала зов…

– Рано услышала. – Евдокия кивнула. – Да ты эту историю и без меня знаешь. В Айви серебро сильное и чистое, он такое любит. И на озере сразу спокойнее стало. Страшно только в полную луну, а раньше-то по-всякому бывало. Луна его не держит. Это не чугунная цепь, а так… тонкая уздечка. Просто люди дурное быстро забыли, людская память короткая. А Аким Петрович ничего не забыл, до сих пор помнит, что они с Анной сделали. Поэтому Айви с острова дороги и нет, боится он за нее, жалеет. – Евдокия вздохнула. – И ты, Федя, тоже пожалей. Нельзя ей всю ночь с тобой быть. Страж свое все равно возьмет, так пусть уж лучше во сне.

– Что он с ней делает? – От злости и страха за Айви скулы свело судорогой, а зубы заскрежетали.

– Не знаю. Но раз жива-здорова да еще и на тебя время находит, значит, ничего плохого.

– Так почему она все забывает, если ничего плохого?

– Значит, так нужно, – отрезала Евдокия строго.

Федор хотел спросить, кому нужно, но не стал. Евдокия больше на него не смотрела, гребла молча, и было ясно, что слова теперь из нее не вытянешь. Наверное, она и так уже жалела о сказанном. Лишь когда лодка уткнулась носом в берег, велела:

– Не рассказывай ей ни о чем, не делай больнее, чем есть.

* * *

Это была, пожалуй, самая прекрасная неделя в его жизни. Даже боль в выбитой руке не омрачала его счастья. Впрочем, рука заживала очень быстро. Может, благодаря мазям Акима Петровича, а может, благодаря недавно обретенным способностям.

Дни на острове пролетали стремительно, как ласточки. Днем Федор помогал Акиму Петровичу по хозяйству, вечера проходили за неспешными разговорами перед зажженным камином. К ночи теперь уже заметно холодало, и спал Федор не на сеновале, а в бане.

По ночам приходила Айви. Только во сне, хотя Федору хотелось, чтобы на самом деле. Это были неловкие, запретные мечты, но поделать с ними он ничего не мог. А о чем думала Айви, спросить не решался. Как не решался расспрашивать про пещеру.

О Желтоглазом они заговорили лишь однажды. Во сне. Они сидели в гроте, любовались отражением луны в подземном озерце. Луна заглядывала в расщелину где-то высоко над их головами, освещала грот серебряным светом.

– Красиво, – сказал Федор. Голова его лежала у Айви на коленях, и она перебирала пальцами его изрядно отросшие волосы. – Жалко, что этой пещеры нет на самом деле.

– Она есть. – Айви смотрела на него сверху вниз, и от этого лицо ее казалось перевернутым, как луна в подземном озерце. – Я тебе покажу. Хочешь?

Он хотел. Он делал бы что угодно, искал бы подземные пещеры, только бы вместе с Айви.

– Здесь много всего интересного. Есть подземные ходы. Некоторые прямо в острове, а некоторые под озером.

– Откуда ты знаешь? – Он поймал губами выбившуюся из косы серебряную прядку.

Если бы Айви наклонилась чуть ниже…

Она и наклонилась, и сама же коснулась губами его губ. Федор зажмурился, сжимая волю в кулак. Даже во сне ему приходилось себя контролировать. Во сне, возможно, даже жестче, чем в обычной жизни, потому что в обычной жизни Айви находилась не так близко. А во сне она была и смелее, и решительнее, чем он. Это радовало и одновременно пугало. Вот только боялся он не за себя, а за нее.

Эта ласка была мимолетной и призрачной, легкое касание – не более того, но Федор еще долго не мог перевести дух, а когда смог, снова спросил:

– Откуда, Айви?

– Не знаю. – Она не умела врать, ее этому никто не учил.

– Айви, это он? – От озерца повеяло холодом, и луна спряталась за тучи. – Это он тебе рассказал?

– Я не знаю. Не помню, Федя.

– Но ты заходишь к нему в пещеру?

Это была ревность, банальная и пошлая ревность. Он ревновал свою Айви к желтоглазому чудовищу и ничего не мог с этим поделать.

– Захожу. – Она отстранилась и руки от его волос убрала, сказала очень серьезно и очень печально: – Ты ведь сам слышал его зов. Ты знаешь, как тяжело ему противиться.