Девушка с принципами - [2]
В этом и заключалась та теория трагического, которую открыл Дени и которую он собирался испытать на Селине, прежде чем воплотить ее в театральном действе. С этой целью он раздобыл множество телефонных справочников, целую кипу репродукций «Анжелюса» Милле на глянцевой бумаге и объявления о давно прогоревших займах. Он купил в магазине Мартина самую уродливую куклу, какую только смог найти. А стенные шкафы заставил банками с заспиртованными сливами. И, наконец, у Монпарнасского вокзала он встретился с неким Селестом, который позировал художникам, придерживавшимся бодлеровской эстетики, и имел с ним таинственную беседу.
В назначенный день Дени послал Селину отнести письмо В дальний квартал и, воспользовавшись ее отсутствием, разукрасил мастерскую как мог…
Едва переступив порог, Селина замерла на месте. Вначале она решила: все это ей почудилось оттого, что она слишком быстро взбежала по лестнице. Страшное видение не исчезало, и у нее подкосились ноги, но куда было присесть? С каждого стула на нее смотрело какое-то червеобразное голое существо шафранового цвета, застывшее в нелепой позе, протягивавшее ей с мрачной потусторонней улыбкой банку с заспиртованными фруктами. И на столы не опереться: они погребены под тяжелыми и шаткими грудами телефонных справочников. Стены, которые, насколько она помнила, всегда казались ей прочными, были из глянцевой бумаги, скрипевшей под пальцами (так, что сводило зубы!). Репродукции «Анжелюса» Милле перемежались с афишами, призывавшими подписаться на займы. Она собралась было присесть на диван, но крик застрял у нее в горле при виде стоящего среди подушек чудовища — маленькой девочки, нарумяненной, словно старая куртизанка. У ног ее — Дени с видом томного воздыхателя, с застывшей на лице блаженной улыбкой исступленно наигрывал на банджо без струн. Кукла сосредоточенно внимала беззвучной мелодии. Селина вздрогнула, не умея объяснить это зрелище.
Ужаснее всего было то, что Дени, отличавшийся прекрасным зрением, надел очки в черепаховой оправе. Она закрыла глаза.
Царившая вокруг тишина побудила Селину вновь открыть их. Она мертвенно побледнела, поскольку ничто не изменилось. На стульях все те же немыслимые зародыши! И почему в руках у них именно банки с заспиртованными сливами? А груды справочников?
Тут были, наверное, кроме телефонных справочников, и словари, с презрением брошенные в общую кучу. Почему здесь стоит эта кукла и почему Дени застыл перед ней в такой позе, он, который никогда не ведет себя так с женщинами? Тут нет даже подобия реальности. Не маскарад ли все это? Ну конечно, Дени собирается спеть романс. Он молчит, потому что у него нет голоса. Как тихо. Я не слышу церковного перезвона к «Анжелюсу», которому внимают, склонив голову, те люди…
…А Дени, Дени все так же безмятежен. О! Она задыхалась, ее шляпка упала на пол, она утратила всякое представление о пространстве (боже мой, где же все мои убеждения!), все вокруг кружилось, все смешалось, китайские болванчики, кукла и этот неправдоподобный Дени. На висках у нее выступила испарина, она не в силах была пошевельнуться, ноги были холодны как лед, голова горела, нервное напряжение не спадало, ей хотелось закричать, расплакаться, но лишь судорожная гримаса исказила ее лицо. Здравый смысл потерян, как жить, если все выходит за пределы логики? Стены перестали быть стенами, на стулья нельзя больше садиться, они всего лишь подставка для этих невероятных личинок. Даже Дени — полная противоположность его собственному «я»; в чем причина этого переворота? Мои смятенные чувства не воспринимают мир, подчиняющийся новым, неведомым законам. Нет, все-таки это неправдоподобно. Это противоречит всему, что есть я, значит, и я тоже должна измениться, но я этого не хочу! О, мой друг, что можно отыскать надежного и прочного в этом хаосе? Полно, надо уметь стать выше всех обстоятельств: любовь всесильна, душа бессмертна. Вот что неоспоримо, но все же… ах, Дени, неужели ты не видишь, что я страдаю? Но душа бессмертна, никто ведь не утверждает обратного, вот сейчас и увидим… впрочем, мое тело обманывает меня (я вся горю)… но как же так? Это нестерпимо… как же?.. а, вот… на столе, здесь… револьвер Дени… конечно же, я ничем не рискую, Дени или эти младенцы, если они и в самом деле существуют, кто-нибудь да остановит меня, прежде чем… и потом, душа ведь бессмертна… Дени!
Дени был слишком увлечен экспериментом, чтобы вмешаться, китайские болванчики не знали французского, а кукла была не способна на решительный поступок. Констатировать смерть выпало на долю Жерара, прихода которого ждали. Дени лишь вкратце поведал ему о самоубийстве бедняжки Селины, он ревностно оберегал свое открытие.
— Селина, — пришел он к выводу, — была слишком чувствительной девушкой, она чересчур уж дорожила своими концепциями, к тому же ей не хватало рассудительности. Женщинысущества низшие…
Жерар был смешон в своем негодовании; Дени окинул его взглядом, способным растопить Вселенную.
Роман Луи Арагона «Коммунисты» завершает авторский цикл «Реальный мир». Мы встречаем в «Коммунистах» уже знакомых нам героев Арагона: банкир Виснер из «Базельских колоколов», Арман Барбентан из «Богатых кварталов», Жан-Блез Маркадье из «Пассажиров империала», Орельен из одноименного романа. В «Коммунистах» изображен один из наиболее трагических периодов французской истории (1939–1940). На первом плане Арман Барбентан и его друзья коммунисты, люди, не теряющие присутствия духа ни при каких жизненных потрясениях, не только обличающие старый мир, но и преобразующие его. Роман «Коммунисты» — это роман социалистического реализма, политический роман большого диапазона.
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
Более полувека продолжался творческий путь одного из основоположников советской поэзии Павла Григорьевича Антокольского (1896–1978). Велико и разнообразно поэтическое наследие Антокольского, заслуженно снискавшего репутацию мастера поэтического слова, тонкого поэта-лирика. Заметными вехами в развитии советской поэзии стали его поэмы «Франсуа Вийон», «Сын», книги лирики «Высокое напряжение», «Четвертое измерение», «Ночной смотр», «Конец века». Антокольский был также выдающимся переводчиком французской поэзии и поэзии народов Советского Союза.
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
В романе всего одна мартовская неделя 1815 года, но по существу в нем полтора столетия; читателю рассказано о последующих судьбах всех исторических персонажей — Фредерика Дежоржа, участника восстания 1830 года, генерала Фавье, сражавшегося за освобождение Греции вместе с лордом Байроном, маршала Бертье, трагически метавшегося между враждующими лагерями до последнего своего часа — часа самоубийства.Сквозь «Страстную неделю» просвечивают и эпизоды истории XX века — финал первой мировой войны и знакомство юного Арагона с шахтерами Саарбрюкена, забастовки шоферов такси эпохи Народного фронта, горестное отступление французских армий перед лавиной фашистского вермахта.Эта книга не является историческим романом.
В книгу вошли рассказы разных лет выдающегося французского писателя Луи Арагона (1897–1982).
"Характеры, или Нравы нынешнего века" Жана де Лабрюйера - это собрание эпиграмм, размышлений и портретов. В этой работе Лабрюйер попытался изобразить общественные нравы своего века. В предисловии к своим "Характерам" автор признался, что цель книги - обратить внимание на недостатки общества, "сделанные с натуры", с целью их исправления. Язык его произведения настолько реалистичен в изображении деталей и черт характера, что современники не верили в отвлеченность его характеристик и пытались угадывать в них живых людей.
Трагедия одиночества на вершине власти – «Калигула». Трагедия абсолютного взаимного непонимания – «Недоразумение». Трагедия юношеского максимализма, ставшего основой для анархического террора, – «Праведники». И сложная, изысканная и эффектная трагикомедия «Осадное положение» о приходе чумы в средневековый испанский город. Две пьесы из четырех, вошедших в этот сборник, относятся к наиболее популярным драматическим произведениям Альбера Камю, буквально не сходящим с мировых сцен. Две другие, напротив, известны только преданным читателям и исследователям его творчества.
Антиутопические сказки про Фиту (три из них были написаны в 1917 году, последняя — в 1919) явились своеобразной подготовительной работой к роману «Мы». В них вызревали проблемы будущей антиутопии, формировалась ее стилистика. В сказках про Фиту истоки возникновения тоталитарного государства Замятин отыскивает в русской истории. М. А. Резун.
На равнине от Спалта до Нюрнберга, настало время уборки хмеля. На эту сезонную работу нанимаются разные люди, и вечером, когда все сидят и счесывают душистые шишки хмеля со стеблей в корзины, можно услышать разные истории…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Аббату Куаньяру было не свойственно чувство преклонения. Природа отказала ему в нем, а сам он не сделал ничего, чтобы его приобрести. Он опасался, превознося одних, унизить других, и его всеобъемлющее милосердие одинаково осеняло и смиренных и гордецов, Правда, оно простиралось с большей заботливостью на пострадавших, на жертвы, но и сами палачи казались ему слишком презренными, чтобы внушать к себе ненависть. Он не желал им зла, он только жалел их за то, что в них столько злобы.».