Девушка с глазами львицы - [76]

Михаил возмутился:

– Ты шутишь! Я всё готов отдать за то, чтобы вернуть зрение! Ты даже не представляешь, что это такое – быть сильным, здоровым мужчиной и при этом совершенно беспомощным.

– Тебе меня не разжалобить. Твои слова – явное преувеличение, – парировал друг, – ты так поддался хандре, что я больше не назвал бы тебя сильным мужчиной. Я много раз говорил с тобой о восстановительной гимнастике, ты даже обещал заняться ею, но это ничего не изменило. Ты лишь просиживаешь целые часы на садовой скамье.

– Пока не прозрею, я и впрямь не хочу ничего делать, – признался Михаил. – Зачем мне прежние крепость и сила, если я не могу самостоятельно пройти по комнате?

– Как хочешь! Человека невозможно заставить, пока он сам чего-то не захочет. Это я как врач тебе говорю, – наставительно заметил Серафим и, сев на любимого конька, принялся читать другу очередную лекцию.

Через четверть часа Михаил так устал от этих нравоучений, что уже даже и не огрызался, а лишь изредка напоминал доктору Шмитцу о давно заждавшихся пациентах. Наконец Серафим сдался и признал:

– Может, ты в чем-то и прав. Если бы всё в жизни делалось по справедливости, мы бы давно жили в другом мире… Ладно, пойду к больным… А ты что будешь делать?

– Отведи меня в беседку.

Друг выполнил просьбу Михаила и оставил его одного. В этой увитой дикой лозой ажурной беседке Михаил мог сидеть часами. Он даже запретил Сашке приходить сюда без крайней нужды. В одиночестве Михаилу было легче. Он сидел, подставив лицо холодным лучам зимнего солнца, и перебирал в памяти дорогие образы. Михаил вспоминал боевых друзей, Алексея Черкасского, дядю, но больше не позволял себе думать о маленькой «цыганке» из английского поместья. Теперь уже он был недостоин её. Пусть так и останется в неведении, пусть станет счастливой без него!

Михаил вернулся мыслями к сегодняшнему разговору с другом. Серафим назвал его рохлей. Вот уж действительно, поставил телегу впереди лошади! Зачем становиться богатырём, если ты всё равно не можешь и шагу ступить без посторонней помощи?.. Но вдруг Серафим прав? И дело не в мощи и силе, а в том, что Михаил опустил руки и сдался, позволил беде взять над собой верх? Он даже уже не мечтал, что когда-нибудь прозреет. В нём умерла вера, потом его покинула надежда, а любовь Михаил сам выгнал из своего сердца, запретив ей возвращаться. Он поставил на своей жизни огромный, жирный крест и хотел лишь одного: чтобы его оставили в покое.

Вздохнув, Михаил поднялся и ощупью, держась за столбики беседки, спустился с крыльца. В четырех шагах отсюда начиналась высокая каменная стена, отделявшая сад от соседней виллы. Держась за стену, Михаил мог передвигаться самостоятельно. В последнее время он делал это редко (а вернее, не делал совсем), но сегодня, пристыженный словами друга, решил всё-таки походить вдоль стены. Сделав первые шаги, Михаил остановился, ему показалось, что с той стороны ограды, где раньше никогда никого не было, послышались шаги. Да, точно! По саду кто-то ходил. Обострённым слухом незрячего граф различил шаги двух человек. Скорее всего, шли женщины – незнакомки ступали легко, а песок под их ногами тихо шуршал. Дамы подошли почти вплотную к стене, а следом заскрипели деревянные ступени.

«Серафим как-то сказал, что беседка в соседнем саду стоит как раз напротив нашей, – вспомнил Михаил. Значит, незнакомки поднялись в свою беседку». Он всё ещё гадал, кто они, когда дамы вдруг заговорили:

– Тётушка, я, наверно, посижу здесь, – произнёс по-английски поразительно красивый женский голос.

Вот уж и впрямь чудо, что за голос: как струи терпкого вина, льющиеся в хрусталь бокала. В этом тембре переливались низкие бархатные ноты и колокольчиками звенели солнечные верха.

– Как хочешь, девочка моя, – ответила вторая дама. – Ты будешь сегодня заниматься?

– Этого я делать точно не стану, может, немного попою для себя, – ответила сладкоголосая сирена. – А вы идите. Отдыхайте.

– Нет, я уж тогда – к дону Эстебану, мы с ним собирались проверить хозяйственные пристройки, – ответила та, кого назвали «тётушкой».

– Наш коннетабль понимает ваш испанский? – лукаво поинтересовалась молодая дама, и «тётушка», явно смутившись, затараторила:

– Дон Эстебан говорит, что я уже хорошо изъясняюсь, что не так – он поправляет и учит меня новым словам.

– Как славно, – протянула загадочная певица.

Шаги «тётушки» прошелестели по песку и затихли в отдалении. За стеной воцарилась тишина. Михаил боялся дышать, он был готов на всё, лишь бы не вспугнуть девушку. Незнакомка легонько откашлялась и запела. Это оказалось потрясением! Михаил даже не сразу осознал, что звучит «Аве Мария». Он не понимал слов, но голос этой сирены был так божественно хорош, что сердце само открылось ему навстречу. Это был глас, молящий за страждущих, ангел просил Царицу Небесную помочь всем больным и несчастным. И Михаил вдруг отчего-то поверил, что Богородица пожалеет его и пошлёт исцеление. Надежды и мечты проснулись в душе, будто никуда и не уходили, и лишь мысль о любви осталась запретной. Михаил так и стоял, прижавшись лбом к каменной стене, а по его щекам текли слёзы.