Девушка с глазами львицы - [74]

Каподистрия хранил молчание. У него не укладывалось в голове, что его молодой друг – такой искренний и простой – мог убийством добывать себе наследство. Следом на ум пришло простое соображение, что если бы это было правдой, то Вано никогда не стал бы носить кольцо, привезённое убийцей. Скорее всего, это ошибка или недоразумение. Юноша явно ничего не знал, и долг старшего друга – защитить его. Статс-секретарь так и ответил Вольскому – твёрдо и без колебаний:

– Я поговорю с графом Иваном, но я уверен, что он в этом злодействе не замешан.

– Ваше высокопревосходительство, позвольте сначала мне переговорить с этим молодым человеком, – попросил Вольский. – Есть некие обстоятельства, они касаются матери Ивана Пётровича, и желательно обсудить их один на один. Я – душеприказчик покойного графа Печерского и обязан выполнить его последнюю волю.

– Хорошо, вы можете сделать это завтра, – решил Каподистрия, – если я не получу от вас никаких известий, послезавтра я сам побеседую с Печерским.

– Благодарю, ваше высокопревосходительство! – явно обрадовался статский советник.

Статс-секретарь попрощался и направился обратно в зал. Какой же неприятный сюрприз ожидал его! Глянув на лица молодых людей, которых оставил всего лишь несколько минут назад, Каподистрия понял, что дело плохо. Бледный как полотно барон Миних стоял, сжав кулаки, а красавец Шувалов что-то брезгливо втолковывал Ивану Печерскому. Так быстро, насколько позволяли приличия, статс-секретарь направился к своему протеже и успел услышать последнюю фразу Шувалова:

– Я дерусь только с ровней. Деревенские простаки бьются на ярмарках – на кулаках.

Шувалов ухватил бледного Миниха за локоть и, повернувшись к Печерскому спиной, направился вон из зала. На Вано было страшно смотреть: его лицо почернело, а на лбу вспухла жила. Зеваки, доселе стоявшие рядом, начали разбегаться, усиленно изображая неведение. Каподистрия подошёл к своему подопечному, взял его под руку и увёл в ту самую полутёмную галерею, где недавно беседовал с Вольским.

– Что случилось? – жёстко спросил статс-секретарь.

– Я просто высказал мнение относительно рассказа барона Миниха. Сказал, что генералу Милорадовичу не следовало позволять противнику отступать лишь для того, чтобы избежать потерь среди своих солдат. Зачем их жалеть? Мужик – раб, он понимает только кнут, а солдаты – те же мужики. Шувалов же при всех оскорбил меня, назвав варваром, а когда я вызвал его на дуэль, он оскорбил меня вторично, заявив, что я ему не ровня.

– Он сказал вам правду: графа Шувалова император выбрал в мужья своей внебрачной, но очень любимой дочери Софье, а посему он – уже почти что член царской семьи, – с грустью объяснил граф Иоанн. – А ваше замечание о герое войны и любимце армии генерале Милорадовиче – самоубийство. Никто из присутствовавших в зале офицеров никогда вам этого не простит. Что же касается солдат – все, кто воевал, относятся к ним иначе, чем вы.

– Шувалов должен ответить! – твердил Вано. Губы у него тряслись, а руки дрожали.

– Если вы попытаетесь настаивать, то окажетесь в тюрьме. Кроме того, после случившегося вас более не примут ни в одном приличном доме. Берите мой экипаж и езжайте к себе, а завтра отправляйтесь в имение к матери. Если всё забудется, возвращайтесь через год. Может, мы и сможем начать сначала.

Каподистрия коротко поклонился и ушёл. Его спина была такой прямой и неприступной, что Вано проглотил недосказанные слова и, развернувшись, побрёл к выходу. Через полчаса он уже входил в вестибюль дома Печерских, а ещё через пять минут, не раздеваясь, рухнул на кровать в своей спальне. Вано никак не мог понять, как же так получилось, что оскорбили его, и он же оказался во всём виноват.

Утром Вано поднялся на заре – лежать смысла не было, ведь он так и не заснул. В Пересветово ему ехать не хотелось: не мог же он вернуться к матери побитой собакой… Понятно, что теперь Каподистрия не станет ему помогать. «Но, может, это ненадолго? Месяц-другой, статс-секретарь посердится и остынет, – размышлял Вано. – Лучше пересидеть это время в Марьино». Распорядившись укладывать вещи, Вано направился в столовую. Он пребывал в ужаснейшем расположении духа, и подававший ему тарелки слуга, как видно, почувствовал гнев молодого барина, потому что куда-то исчез. Оглядевшись по сторонам и не найдя лакея, Вано взревел:

– Данила! Немедленно сюда!

Но вместо слуги в дверях появился вчерашний старик, с которого и начались все неприятности.

– Не нужно кричать, – спокойно заявил Вольский, – это я отослал прислугу. Нам нужно поговорить без свидетелей.

– Мне не о чем с вами разговаривать! – выкрикнул взбешённый Вано. – Убирайтесь вон из моего дома!

– Он не ваш! Это дом Михаила Печерского, которого пытался застрелить убийца, подосланный вашей семьёй, – спокойно возразил старый дипломат. – Кстати, кольцо, которое этот бандит снял с руки умиравшего Михаила, сейчас надето на вашем пальце. Я отлично помню эту печатку, даже знаю все её дефекты, ведь я сам передал кольцо своему племяннику в Вене вместе с завещанием его отца.

– Нашего отца, – процедил Вано, – я тоже наследник и не позволю себя обобрать.