Девушка с глазами львицы - [29]

Запаковав ожерелье в плотную бумагу, Монтойя написал письмо, состоящее лишь из одной лишь фразы: «Я выполнил свою часть сделки, жду, когда вы выполните свою».

Не подписав письмо, граф положил его в коробку, туда же поместил жемчуг. Тщательно заклеив коробку со всех сторон, написал на ней адрес. Вызвав дежурного, Монтойа сдал посылку в дипломатическую почту и, надеясь на скорейшее получение денег, отправился в игорный клуб, где обычно проводил все свои вечера.

Вожделенного платежа граф так и не дождался: десять дней спустя его убили ударом ножа при выходе из игорного клуба. После смерти Монтойи в посольство нагрянули кредиторы, тогда и вскрылось, что дипломат был должен огромные суммы. Посольство Испании предпочло кое-что оплатить и замять дело, лишь бы не выносить сор из избы.

Глава тринадцатая. Счастье Полли Дженкинс

Полли Дженкинс аккуратно замела сор вокруг очага. Все остальные дела в её маленьком домашнем хозяйстве были переделаны. Значит, она опять сможет вернуться к девочке. Полли подошла к своему стулу, поправила тёплую шаль на его высокой спинке (наденет, когда в комнате начнёт холодать) и уселась. Взяла со стола вязание, и спицы замелькали в её руках, а на тёплом коричневом шарфе появилась жёлтая полоска. Вот Полли закончит шарф и подарит его девочке… Дочке… Счастью, посланному судьбой в рождественский сочельник… Разве можно было об этом мечтать? Полли даже и не надеялась. Но вот ведь – случилось же!

Полли торговала апельсинами у Ковент-Гарден – занималась этой фруктовой коммерцией с тех самых пор, как её непутёвый супруг завербовался во флот и пропал. Полли до сих пор не могла понять, чего же её Вилли не хватало дома. У них был маленький, зато собственный домик на берегу Темзы – свадебный подарок дяди-викария. Сразу после женитьбы, ну и потом ещё несколько лет, Дженкинсы жили счастливо. Вилли нанимался матросом и ходил в короткие плаванья, а потом возвращался домой к жене. Но однажды в семью пришло горе: Полли родила двоих мальчиков-близнецов, покинувших этот мир, не дожив до года, следом девочку, умершую сразу после рождения. Вилли затосковал, начал попивать и даже поколачивать жену, а однажды Полли передали записочку, где корявым почерком её мужа была написана всего одна строчка: «Прощай. Я завербовался во флот и к тебе больше не вернусь».

Полли проплакала тогда недели две, она-то ведь любила мужа. С ужасом предполагала она, что же станется с её слабохарактерным Вилли в жёстких тисках флотской дисциплины, и не могла понять, как же он решился на такой отчаянный шаг. Но плачь не плачь, а время шло, деньги закончились, и нужно было как-то себя кормить. Торговка апельсинами, снимавшая по соседству угол, однажды забежала к Полли и попросила заменить её у Ковент-Гарден: продать товар и выручку поделить пополам. Взяв у соседки плоский ящик с широким ремнем, Полли отправилась сначала в порт, где на фруктовом складе купила апельсины. Помыла их, красиво выложила на лоток, а потом пошла к театру. Она на удивление быстро и выгодно всё продала и пожалела, что не взяла больше.

На следующий день Полли уже действовала смелее и всю вчерашнюю выручку пустила на закупку апельсинов, а вечером, продав товар, удвоила свои деньги. Надеясь, что соседка ещё пару деньков не потребует свой лоток обратно, Полли вновь рано утром пошла за апельсинами. И тут судьба ей улыбнулась: хозяйка лотка объявила, что её просватали, и она возвращается в свою деревню. На радостях счастливая невеста подарила Полли ящик на ремне и, пожелав ей удачи, уехала. Так десять лет назад Полли Дженкинс начала свою коммерцию и теперь в свои тридцать восемь лет была у Ковент-Гарден самой старой из торговок.

Полли знала в лицо всех кэбменов, приезжавших к разъезду после спектаклей, всех карманников, промышлявших в толпе, всех торговок цветами и сладостями, и все они знали её. Полли здесь любили, она не жалела для людей доброго слова, угощала апельсинами и других торговок, и уличных детишек, поэтому и ей всегда помогали, а после разъезда кэбмены часто подвозили её до узкого кривого переулка, сбегавшего к Темзе, – туда, где стоял её дом.

В вечер перед Рождеством спектакля не было, но на площади перед театром уже два дня как сама собой образовалась маленькая ярмарка. Из окрестных деревень привезли на продажу гусей, жирные сливки, сметану и масло. Кухарки из богатых домов и простые горожане делали закупки к праздничному столу, и апельсины Полли были нарасхват. Она продала свой товар и отошла к служебному входу театра, чтобы в тени подъезда без помех пересчитать выручку, когда заметила на пустынной улице бредущую ей навстречу странную женщину.

Сказать, что эта особа выглядела необычно, было бы слишком мягко. Мало того, что кожа у нее была черного цвета, да в разгар зимы она шла с непокрытой головой, но самым страшным было то, что волос у бедняжки не было вовсе. Глаза у нее были полузакрыты, а с одного плеча свисала перепачканная ротонда.

«Господи, да что это за ужас?» – Торговка испугалась и на всякий случай трижды перекрестилась.

«Чернокожая» шла зигзагами, её как будто шатало. Полли засунула деньги за пазуху и перебросила ремень так, чтобы лоток повис на спине. Наверно, лучше было б сбежать, да ноги как будто приросли к земле. Странная особа приближалась. Не дойдя нескольких шагов до подъезда, где в тени колонн притаилась торговка апельсинами, «негритянка» поскользнулась на краю подмерзшей лужи и рухнула лицом вниз. Доброе сердце Полли дрогнуло, она сделала шаг, другой, а потом склонилась над лежащей.