Девушка лет двадцати - [85]

– Что с ней такое?

– Что-то сломалось или сместилось. Сама точно не знаю.

– Но это поправимо?

– Врач сказал, насчет лапы вряд ли. Теперь так и будет скакать на трех.

– Как это произошло?

– Наверное, Эшли… Меня тогда не было дома, должно быть, он пнул ее ногой. Заявил, что пыталась его куснуть.

– Она в жизни никого не укусила!

Я присел на корточки и погладил шелковистую головку собаки, чувствуя себя так, будто что-то гнетущее вторглось ко мне посреди моей жизни и помыслов, что-то исключительно важное, непоправимое, словно много лет назад я принял фатальное, ошибочное решение и только теперь понял, сколько бед оно мне принесло.

– Она уже такая старенькая! – как бы в утешение проговорила Пенни.

– Ну да, да…

– Не надо винить Эшли!

– Как это, не надо! А уж родителей его надо тем более! Кстати, где он сам? Судя по всему, отсутствует?

– Да. Китти увезла его на несколько дней.

– В сопровождении двух десантников-отставников из морской пехоты?

– В сопровождении няньки; они отправились погостить у подруги Китти, у той восьмилетняя дочка и тоже нянька. Это рядом с Брайтоном.

– Четверо против двоих! Пожалуй, им надо бы следить, чтобы животные там калечились с разумной частотой. Хотя бы по одному в сутки.

– Прекрати! Хочешь выпить?

– Да-да, пожалуйста! А Рой об этом знает?

– Тебе скотч с водой?

– С водой! Рой об этом знает?

– Знает, он ужасно огорчился и устроил Эшли страшный нагоняй.

– И этим все кончилось!

– Ведь ты же знаешь, что папочка и Китти стоят насмерть против рукоприкладства в отношении детей!

– Как же, как же! Еще кто-нибудь есть в доме? Кристофер, его девушка?

– Уехали в Нортэмптон.

Мы направились по коридору, уставленному штабелями картонных коробок, пересекли холл, где я увидел гору старых газет и еще одну гору, побольше, по-видимому из старых игрушек, и прошли в гостиную. Тут все оказалось на удивление в полном порядке, хотя по виду нельзя было сказать, что все пребывает в неприкосновенности. Я заметил что-то на этот счет Пенни, когда она принесла мне мой бокал.

– Просто я живу здесь, – ответила она. – Здесь и у себя в спальне. Все остальные комнаты мне как бы и не нужны. Правда, за исключением кухни. Я даже вполне управляюсь одна.

– Неужели тебе одной в этом доме не одиноко?

– Нет, нисколько. Мне нравится. Я совершенно никуда не выхожу: тут у меня столько дел. Я знаю, надо бы навестить папу в больнице, но, когда позвонила, мне сказали, что у него все в порядке, наверное, это ужасно, но ведь его довольно скоро выпишут, а у меня было столько дел, вот я и не пошла. Я думаю, ты его навещал?

– Навещал. У него все в порядке, по крайней мере в смысле здоровья. А чем ты все время занята?

– Ах, да так… – Она как-то искоса, смутившись, взглянула на меня. – Читаю и… много всяких дел.

Я заметил на столе рядом с пустой пепельницей и вазой со свежесрезанными розами тоненькую брошюрку знакомого мне формата. Я вскоре разглядел, что это изданная Би-би-си книжечка Дениса Мэтьюза о фортепианных сонатах Бетховена. И потом увидел, что первый том этих самых сонат стоит на пюпитре рояля и открыт на менуэте № 1. И тут же, хотя и с явным запозданием, спросил:

– Что случилось?

– Ты о чем?

– Даже с твоей речью. С твоим выговором. Ты и держишься совсем иначе. Может, ты влюбилась, в чем дело?

Пенни рассмеялась: и смех был какой-то другой, без всякого намека на сарказм.

– Да нет, не в том дело! Это как-то не в моем духе.

– Тогда в чем же? Ты теперь такая умиротворенная. Счастливая.

– Да, так оно и есть. Все очень просто. Прибегла к сильному средству.

– Ты имеешь в виду алкоголь?

– Нет, Дуглас. Наркотик.

– Неужели героин?

– О, не надо так пугаться! Ну да, именно он. Ты даже не представляешь себе, что это такое. Собственно, можешь посмотреть на меня и убедиться.

– Но тому, кто употребляет героин, останется жить не больше двух лет! Так сказал один мой знакомый доктор.

– Это-то самое в нем и привлекательное! Ничто не длится вечно, в том числе и вся эта ужасная морока с браком, рождением детей, с воспитанием. Никто от тебя ничего не ждет.

– А как же Бетховен? Ведь он вечен!

– Я этого уже не узнаю. Я никогда не буду пригодна для этой жизни. Всегда надо знать свой потолок. Свой я определила и потому могу устроить свою жизнь соответственно. Немногим такое удается.

– Пенни, иди наверх, собери чемодан и едем ко мне, позволь мне о тебе заботиться!

Она рассмеялась снова:

– Помнишь, я тебе однажды сказала, что никто меня не способен выдержать? Во всяком случае, я это помню! Это единственное, что во мне не изменилось. И тебе с этим не справиться. Спасибо за приглашение, но ты ведь не огорчишься, правда? Ты ведь не думаешь, что сможешь то, чего не смог Гилберт?

Я уставился под ноги на свежевычищенный пылесосом ковер:

– Твой отец знает?

– Не думаю. Пожалуй, со временем ему станет известно. Но и он тоже ничего не сможет изменить. Зачем ему? У него теперь своя жизнь. Знаешь, Дуглас, то, что он ушел к этой девице, один из лучших поступков в его жизни. Для всех, не только для него. Теперь мы все свободны.