Девушка лет двадцати - [81]

– Все это вовсе не означает, что я хочу, чтобы мной все время управляли, – пояснила Вивьен. – Но если тебе кто-то нравится, необходимо время от времени внедряться в его жизнь. Это естественно. Кое в чем я внедряюсь в его жизнь. Скажем, он немного психует из-за своего цвета кожи, ну а я стараюсь, чтобы это ему в жизни не мешало.

– Послушаешь тебя, вы с ним по крайней мере полгода как вместе.

– И мне так кажется. Мы вместе провели весь вчерашний день.

– Так ты брала выходной? Ничего подобного раньше с тобой не случалось.

– С тобой – нет. Ты никогда об этом не просил. И еще вот что я хочу сказать. Ведь у меня отвратительный вкус – в одежде, во всем, правда? Ну, ответь же честно, Дуг! Теперь уже можно.

– Это верно.

– Но ты мне этого никогда не говорил, потому что не проявлял себя как мужчина с характером. Ни во что не вникал. А Гилберт мне сразу все честно сказал. Он просмотрел весь мой гардероб и отобрал вещей пять, не больше, которые я могла бы носить, при этом полностью отказавшись от остальных. То же с моими украшениями и всем прочим.

Мы помолчали, потом я спросил:

– А все-таки зачем тебе эта помолвка?

– Ну, чтоб сразу освободиться от того бородатого типа.

– А теперь от меня?

– Надеюсь. Хотя, Дуг, дело в том, ты ведь знаешь, как я люблю совмещать, потому что мне нужно много, ты ведь знаешь, потому что я немножко…

– Слишком сексуальная?

– Мне кажется, да. Словом, Гилберт не одобряет того, что я люблю совмещать. Считает это декадансом. Он утверждает, безотносительно, с ним я или нет, что все равно не изменит на этот счет своего мнения, и я ему верю. И даже, по сути дела, с ним согласна. Поэтому наша помолвка продлится три месяца, и, если за это время я ни с кем его не совмещу или не буду чересчур страдать без совмещения, тогда мы с ним поженимся.

– Понятно.

Я опять помолчал, потом произнес, как мог наиболее сердечно:

– Надо полагать, эти ребята в своем деле большие мастера, ведь так? Ведь у них, должно быть, прямо скажем, есть чем…

За все время наших взаимоотношений Вивьен смеялась довольно часто, но в основном, как мне казалось, по причине веселого настроения или же в ответ на какую-нибудь шутку с бородой, в кино и так далее; теперь ее смех звучал совсем иначе:

– Подумать только, ты заговорил об этих вещах! Нет, это многих интересует. Девушек, например. Гилберт утверждает, что за ним увивается целая туча, потому что догадываются, что… ну, ты понимаешь. Если хочешь знать, – покраснев, она уставилась в свою кофейную чашечку, тихонько хихикнув, – у него точно такой, как у тебя, только черный!

Я отсчитал официантке деньги.

– Ну, если так, могла б помолвиться и со мной!

– Могла бы, только ты мне ни разу не предложил, и я всегда знала, что ты этого никогда не сделаешь. Наверное, я и к отцу тебя водила для того, чтобы навести на эту мысль. Хотя ведь у тебя есть Пенни, правда? Гилберт мне все про это рассказал. Он от нее ушел, можешь занять его место. Или она займет мое.

Я молча обдумывал ее слова. Техническая перестановка и с той и с другой стороны, безусловно, исключалась; перспектива некоего романа с Пенни казалась мне привлекательной, но какой-то несообразной, как будто мне кто-то бесплатно предлагал роскошную новую стереосистему.

– Гилберт считает это отличной идеей. Ему не хочется, чтобы она оставалась совершенно одна. Его очень беспокоит ее судьба.

– Видно, не слишком, раз он способен ее бросить!

– Ну, это же не прямо сейчас! Просто он считает, что ты сможешь ее потом слегка утешить. Мне пора, Дуг!

После этих завершающих холодных фраз ее поведение на улице снова сделалось значительно теплее. Вивьен взяла меня под руку.

– Завтра к шести папа пригласил кое-кого из друзей и соседей, нечто вроде неофициального торжества и помолвки. И торжество неофициальное, и помолвка. Ты смог бы прийти?

– Да зачем я вам там нужен, тебе и Гилберту?

– Ну как же! Мне – потому что мы с тобой не чужие, а ему – потому что, как он считает, он перед тобой очень виноват.

– Виноват передо мной?

– Ну как же, ведь он увел у тебя девушку, разве не так?

Я увидел перед собой ее ясные карие глаза и плотно сжатые губы.

– Ну да, ну да, виноват! Но скажи ему, что я не сержусь.

Мы остановились на краю тротуара как раз через дорогу от ее конторы, оказавшись между пешеходами и движущимся транспортом.

– Так ты придешь завтра?

– Там посмотрим! – сказал я. (Посмотреть мне надо было, дома ли Пенни и можно ли с ней увидеться завтра вечером, когда в результате посещения этого неофициального торжества и т. п. я смог бы оказаться почти на полпути к ней по линии метро «Норт-Вестерн».) – Если смогу, зайду.

– Так не забудь! Не беспокойся, я сама перейду через дорогу: давай простимся тут. Разумеется, я не имею в виду окончательно, а… ну ты понимаешь!

– Ну да, разумеется!

– Спасибо, что ты всегда был такой милый!

– Да какой уж там милый!

– Не спорь! Спасибо за все, что ты мне сейчас не сказал и чем не испортил мне настроение! Слыхал бы ты, что наговорил мне тот тип, который с бородой. Сам был в кусках, и я в кусках! Думаю, ты можешь себе представить!

– Думаю, что да.

Мы обнялись и на ходу поцеловались. Она отвернулась, и выражения ее глаз я не видел, но рот ее утратил прежнюю жесткость. Ее фигурка, подтянутая в форме оливкового цвета и обретшая силу, которой я прежде в ней не замечал, уверенно двинулась к противоположному тротуару, после чего, поспешно махнув мне от подъезда рукой, Вивьен скрылась в здании.