Девушка, которая играла с огнем - [180]

В конце концов на них обратила внимание соседка и сообщила в полицию. Одна социальная работница потратила много труда на то, чтобы уговорить ее подать на него заявление, обвиняя в недозволенных сексуальных действиях. Она упорно отказывалась признать, что между ними происходило что-то подобное, а кроме того, ей, дескать, пятнадцать лет и, значит, уже можно. Идите все к черту! Затем в дело вмешался Хольгер Пальмгрен и забрал ее под расписку. Очевидно, Пальмгрен начал писать о ней в дневнике в отчаянной попытке избавиться от собственных сомнений. Первые умозаключения были сформулированы в декабре 1993 года.

«Я все больше убеждаюсь в том, что Л. — это самый непокладистый подросток из всех, с какими мне доводилось иметь дело. Вопрос в том, правильно ли я поступаю, противясь ее помещению в больницу Святого Стефана. За три месяца она уже успела разделаться с двумя приемными семьями, а во время своих побегов рискует попасть в большие неприятности. Скоро мне надо будет решить, отказаться ли мне от этого поручения, передав ее на попечение настоящих специалистов. Не могу разобраться, где тут правильное, а где неправильное решение. Сегодня у меня был с ней серьезный разговор».

Лисбет помнила каждое его слово, сказанное во время этого серьезного разговора. Это было накануне сочельника. Хольгер Пальмгрен взял ее к себе домой и поселил в своей гостевой комнате. На обед он приготовил спагетти с мясным фаршем, а затем усадил ее на диване в гостиной, а сам сел в кресло напротив. Она подумала, не хочет ли Пальмгрен тоже посмотреть на нее голую. Он же стал говорить с ней как со взрослой.

Этот разговор — вернее, монолог, она почти ничего не отвечала ему — продлился два часа. Он объяснил ей положение дел: ей придется сделать выбор между возвращением в больницу Святого Стефана и приемной семьей. Он пообещал, что постарается подыскать ей более или менее подходящую семью, и потребовал, чтобы она больше не капризничала. На рождественские праздники он оставил ее у себя, чтобы у нее было время подумать над своим будущим. Выбор целиком и полностью остается за ней, но не позднее чем послезавтра он хочет получить от нее четкий ответ. К тому же она должна будет обещать ему, что, в случае если у нее возникнут проблемы, она не убежит, а обратится к нему. Затем он отправил ее спать, а сам, по-видимому, сел за письменный стол и вписал в свой личный дневник первые строки о Лисбет Саландер.

Хольгер Пальмгрен даже не подозревал, как сильно ее испугала угроза отправить ее снова в больницу Святого Стефана. Она провела ужасное Рождество, с подозрением следя за всеми действиями Пальмгрена. Он не пробовал прикоснуться к ней и не выказывал желания подсматривать. Напротив, он страшно рассердился, когда она попыталась его спровоцировать, на второй день Рождества пройдясь перед ним голой из спальни в ванную, и с грохотом захлопнул за ней дверь ванной. Поздно вечером она дала ему требуемое обещание и сдержала данное слово. Ну, по крайней мере, более или менее сдержала.

В своем дневнике Пальмгрен методически комментировал каждую встречу с ней. Иногда это были три строчки, иногда — несколько страниц размышлений. Порой она удивлялась. Она и не подозревала раньше, как много замечал Пальмгрен. Иногда он комментировал мелкие подробности того, как она пыталась его обмануть, а он, оказывается, видел это насквозь.

Затем она открыла полицейский отчет 1991 года.

Все части головоломки неожиданно встали на свои места. Ей показалось, что земля уходит у нее из-под ног.

Она прочитала судебно-медицинское заключение, составленное неким доктором Йеспером Х. Лёдерманом, который основывался главным образом на данных Петера Телеборьяна. Заключение Лёдермана было козырной картой прокурора, когда он пытался поместить ее в закрытое лечебное заведение, после того как ей исполнилось восемнадцать лет.

Потом она обнаружила конверт с перепиской Петера Телеборьяна и Гуннара Бьёрка. Письма были датированы 1991 годом и написаны вскоре после того, как приключился «Весь Этот Кошмар».

В письмах ничего не говорилось прямо, но Лисбет Саландер вдруг почувствовала, как под ногами у нее открылась пропасть. Ей потребовалось несколько минут, чтобы осознать весь смысл прочитанного. Гуннар Бьёрк ссылался на что-то, высказанное, вероятно, в устной беседе. К его формулировкам невозможно было придраться, но между строк Бьёрк сумел сообщить, что было бы очень удачно, если бы Лисбет Саландер до конца своих дней осталась в сумасшедшем доме.

«Важно, чтобы девочка получила возможность дистанцировать себя от существующих условий. Я не могу судить о состоянии ее психики и о том, насколько ей требуется надзор, но чем дольше она будет находиться в закрытом лечебном заведении, тем меньше риск того, что она станет невольной причиной проблем в связи с обсуждаемым вопросом».

В связи с обсуждаемым вопросом!

Лисбет остановилась, чтобы хорошенько вникнуть в смысл этого выражения.

Ее лечащим врачом в больнице Святого Стефана был Петер Телеборьян. И это не случайность. Из неофициального тона переписки было понятно, что эти письма не предназначались для сведения широкой публики.