Девушка конец света - [62]

Это было все равно что заново родиться. В книге Примо Леви «Человек ли это?» цитируются слова Одиссея из «Божественной комедии» Данте: «И развернуло меня к глубокому и необъятному морю». Ни одни другие слова не смогут точнее описать, с чем директору Ли пришлось столкнуться после операции. Перед ним распростерся новый огромный мир, в котором не было боли. Время в этом мире текло очень медленно, предметы существовали, а потом исчезали в одно мгновение, и это повторялось из раза в раз. Пока он мог видеть, мечты всегда казались ему куда более яркими, чем жизнь. Прошло немного времени с тех пор, как директор Ли полностью потерял зрение, и весь видимый мир словно бы перестал для него существовать: ему казалось, что в том мире, которого он не видит, как будто и его самого никто не видит, — он жил словно человек-невидимка, существовал как призрак.

— Когда люди узнают, что я ничего не вижу, они начинают вести себя так, будто меня и вовсе нет рядом. Большая часть людей, сидя напротив меня, даже не смотрит на меня, когда мы разговариваем. Однажды в особенно холодный осенний день я вышел из дома, повязав на шею шарф. Поскольку я шел с белой тростью, то все сразу понимали, что я слепой. Надо сказать, в тот день дул очень сильный ветер, и одна пожилая женщина обратилась ко мне со словами: «Вы же все равно ничего не видите, закрыли бы все лицо шарфом, чего вы им только шею обмотали?» «Вот ведь как бывает», — подумалось мне тогда. Для меня ее слова звучали, как если бы она сказала: вы же не видите, значит, и вас никто не видит. Получается, что я в принципе исчезаю. Главное, что чувствует слепой, это то, что он перестает существовать. Потому что существует только то, что видят.

Директор Ли продолжил свой рассказ:

— Даже когда мне удалили глаз, для меня не наступила черная темнота. Я и не знал, что это так происходит, но поскольку зрительный нерв у меня остался до сих пор, то я вижу не кромешную темноту, а в основном серый цвет. Иногда его пронизывает розовый, иногда — синий, но чаще всего просто серая пустота. В воображении все видится намного красочнее, чем в жизни. Летом 1981 года видимому миру, каким я знал его до того времени, пришел конец. После этого познаваемый мною мир сузился только до тактильных ощущений и звуков. Хотелось бы мне, чтобы мой мир мало изменился с тех пор, как я потерял зрение, но это далеко не так. Теперь у меня нет неба. Нет звезд. Широкие открытые пространства для меня — это пустая темнота. Чем уже пространство, тем лучше я его чувствую. Например, если я крикну в комнате, то по отражению звука от стен смогу примерно представить себе размеры помещения. Вы там еще меня слушаете?

— Да, слушаю.

— Вот о чем я и говорю. Пока вы не подали голос, отвечая на мой вопрос, я не мог знать, сидите ли вы еще передо мной или нет. Когда вы молчите, вас не существует с акустической точки зрения. Только когда вы отвечаете, я думаю: «А, вот он где». Поэтому иногда я говорю, как потом выясняется, сам с собой, даже не зная, что передо мной уже никого нет. Таков он, мой мир. Однако я по-прежнему много чего вижу во сне. Конечно, это зрительные образы, сохранившиеся в моем подсознании, но мне многое снится. И также я хоть и смутно, но все еще помню то, что видел раньше, перед тем как ослепнуть.

Директор Ли замолк, а потом попросил меня принести ему воды из кулера за дверью. Я вышел из комнаты, налил воды в бумажный стаканчик, пачка которых стояла тут же у аппарата, потом вернулся, поставил стаканчик на стол и помог директору Ли нащупать его рукой. Он поднял стаканчик и сделал несколько глотков.

— Прекрасно. Вы правильно сделали. Только так я могу выпить воды. Когда мне говорят: «Стакан перед вами», я не могу сделать ни глотка. Бывают случаи, когда я вдруг натыкаюсь на припаркованную машину на дороге, и тогда прохожие мне говорят: «Идите налево». А для нас «лево» — это необъятное пространство, только мало кто из здоровых людей догадывается об этом. Как бы там ни было, подытоживая давешний разговор, можно сказать, что летом 1981 года я умер в мире, где мог видеть и жил до того времени, но заново родился в мире, где нет зрения. Это все равно что родиться с воспоминаниями о своей прошлой жизни. Если кто-нибудь говорит о дороге на Кванхвамун, то у меня в памяти эта дорога всплывает такой, какой она была летом 1981. После того как мне удалили глаз, у меня пропало желание ходить по тем местам, где я бывал раньше. Я боялся случайно наткнуться на что-нибудь, чего нет в моих воспоминаниях. Наверное, похожий страх мы испытываем, когда взрослеем. Я нарочно упрямо хватался за те картинки из прошлой жизни, которые сохранил в памяти. Именно благодаря этому я помню многое из того, что другие люди уже забыли. Например, ее отца. Вы же знаете, что ее отец — это комик Ан Пок Нам?

— Я узнал об этом из того самого письма.

— А, понятно. Мне показалось, что вы любите друг друга, а она, оказывается, даже ничего не рассказала вам про отца.

Я немного смутился:

— Ну, сейчас уже нельзя сказать, что мы любим друг друга, но в любом случае она никогда не рассказывала мне про него.