Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера - [16]

С этого и начались мои мытарства… Впрочем, вспоминать о них мне совершенно не хотелось.

— Ты сегодня какая-то задумчивая, — мы с Юлианом завтракаем остатками вчерашней пиццы, которая абсолютно не лезет в горло. Надо, наверное, купить продукты да приготовить что-нибудь человеческое…

— По статистике семьдесят семь процентов людей не любят, когда к ним приходят в гости,

— выдаю на автомате. Похоже, слова парня застают меня врасплох… А он уже возводит очи горе и трясет вскинутыми руками:

— Ну наконец-то до тебя это дошло, безумная оккупантша с младенцем!

— Я не оккупантша, — его слова заставляют меня улыбнуться. — Просто мне нужна была помощь. И ты помог… по доброте душевной.

Теперь улыбается Юлиан.

— О, нет-нет-нет, — отнекивается он, — душевная доброта — это не про меня. — И отпихивает от себя морду Лэсси, упрямо тычущуюся ему в бедро. — Будь моя воля, ты прямо сейчас улепетывала бы отсюда вместо со своим младенчиком и собакой.

— Грубиян.

— Ходячая катастрофа.

— Эгоист.

— Оккупантша.

Смотрим друг другу в глаза, как бы примеряясь к слабому месту противника. И в итоге я заключаю:

— Мне пора выгулять Лэсси и еще двух милых собачек, которых, нет, не стоит и беспокоиться, я в дом не приведу. Доволен?

— О большем и не мечтал, — звучит ехидный ответ.

И я говорю:

— Ангелика на твоем попечении.

Юлиан аж на стуле подскакивает:

— Опять?! — возмущается он. — Это уже переходит всякие границы. Возьми ее с собой!

— Не могу. У меня три пса на попечении. Как, по — твоему, я справлюсь еще и с трехмесячным ребенком? А ты все равно весь день дома. Считай это вкладом в твое скорейшее освобождение!

Он и хотел бы со мной поспорить, да боится разбудить Ангелику (вижу, как он кидает взгляд в сторону ее импровизированной кроватки), и это радует меня несказанно: неужели в нем проснулось хоть что-то человеческое?

Через час я возвращаюсь в квартиру с Лэсси и еще двумя миленькими мопсами, которых по легенде выгуливала в парке. Они тут же разбегаются в разные стороны, вынюхивая незнакомые запахи и выискивая, чем бы поживиться. А Юлиан, застуканный над кроваткой с попискивающей Ангеликой, отскакивает в сторону и выдает целую тираду на тему собачьего произвола.

— Ты же сказала, что не притащишь их в дом. Тогда что они, черт возьми, делают в моей квартире?

И я отвечаю:

— Лэсси устала, и я решила завести ее домой первой.

— То есть она сама тебе об этом сказала? — цедит парень с едва сдерживаемым раздражением. — «Несравненная Эмили, я просто без сил — завези-ка меня домой первой»,

— передразнивает он мнимые слова Лэсси.

И я не могу сдержать улыбки:

— Да, что-то вроде этого она и сказала. — На самом деле, мне просто пришло время кормить Ангелику, и, подхватив дочь с кроватки и уложив ее на полусогнутую руку, начинаю приподнимать край футболки, чтобы приложить ее к груди.

Жду, когда Юлиан отвернется, но он молча наблюдает за каждым моим движением, так что я не выдерживаю, смутившись его неожиданным любопытством.

— Может, уже отвернешься? — спрашиваю парня. — Иначе как бы тебя снова не стошнило при виде моей обнаженной груди.

Он, кажется, не сразу понимает, о чем речь, но все-таки спешит отвернуться, и тут же запинается об одного из мопсов и едва не падает на пол.

— Чертовы псины, — рычит он в сердцах. — Кто вообще может хотеть завести нечто подобное в доме.

— Кто вообще может не хотеть этого, — парирую в ответ.

Юлиан бубнит себе под нос нечто нечленораздельное, должно быть, не предназначенное для женских ушей, и стремительно скрывается в своей спальне. Откуда ровно через секунду раздается его злобный рык:

— Одна из этих… этих… — он явно пытается подобрать слово позабористее, да ни одно из них не кажется ему достаточно подходящим, — маленьких паскуд, — высказывается он наконец, — наделала в мои домашние тапочки.

— Не может быть, — искренне удивляюсь я, и звучит это почти как: «О такой удаче сложно было и помыслить!» И Юлиан вылетает из комнаты с таким перекошенным злобой лицом, что я даже пугаюсь.

— Сама посмотри, — тычет он пальцем в сторону спальни. — А я пошел, знаешь ли. Я под всем этим не подписывался! — И стремительно направляется в сторону входной двери.

Меня накрывает волной паники:

— Ты не можешь уйти, — кричу я ему, не способная даже соскочить с дивана и удержать его за руку — Ангелика все еще лежит у моей груди. — Мне нужно развести собак по домам, а ты должен присмотреть за ребенком.

— Ничего я тебе не должен! — припечатывает Юлиан, захлопывая за собой дверь.

Нет-нет-нет-нет, он не должен был уходить… Не должен был бросать меня один на один пусть и с надуманными (для меня), но такими реальными (для него) проблемами. Где его пробудившиеся чувства долга и ответственности? Где его человечность, в конце концов?

Еще какое-то время сижу в полнейшей прострации, гадая, что же мне теперь делать… Этим своим поступком Юлиан, как будто бы, откинул нас в самое начало пути, заставил усомниться в нашей способности помочь ему измениться… Я уже беру телефон, чтобы написать о случившемся в нашу общую группу, когда дверь вдруг открывается, и я вижу сбежавшего было парня с пакетиком сырных палочек в руках.