Девушка из Золотого Рога - [22]

Паша на мгновение умолк, уйдя в свои мысли и воспоминания, а потом уверенно закончил:

— Самое дорогое, что есть у человека — это добродетельная жена. Это сказал еще пророк. Ты меня не опозоришь. Но если на твою голову падет позор, то приходи ко мне, я сам убью тебя. Я не хочу, чтобы это сделал неверный. Помнишь ли ты свою мать?

— Да, отец. Мама стояла у фонтана, и на ней было широкое красное платье, у нее была светлая кожа и кольцо на указательном пальце. Мне было тогда три года. Больше я ничего не помню.

Паша кивнул.

— Твоя мать была хорошей женой. Я отверг трех женщин, пока не нашел ее. Я подарил ей восемь больших бриллиантов и доход от четырех деревень, потому что хорошие жены, это гораздо большая ценность, чем хорошие бриллианты. Она умерла еще до того, как позор пришел на нашу землю. Будь такой, как она, не то твой муж отвергнет тебя.

Азиадэ склонила голову. Ей вспомнились глаза Хасы и его беззащитная фигура в вечерних сумерках.

— Мой муж меня не отвергнет, — заявила она, — если только я сама этого не захочу.

Она засмеялась, и паша не понял, что она имела в виду, потому что он тоже был всего лишь мужчиной, подарившим своей жене восемь бриллиантов и, которые Аллах у него потом отнял. Он смотрел на дочь и думал о том, что через неделю она уйдет от него, правда, не так, как его жена, но тоже уйдет. Он моргнул маленькими черными глазками и почувствовал себя старым и обессиленным. Когда-то был дом с мраморным двором и фонтанами. Когда-то был полковник в ярком мундире и флаги с большим полумесяцем. Были покорные женщины, дворцы и достойные мужчины, с которыми можно было обсуждать государственные вопросы. Была власть над более чем тремя частями земли и почти миллионом людей. Все ушло, а что удалось сберечь, старело или уходило, как, например, блондинка Азиадэ, которая выходит замуж за варвара, или как его сыновья, которые уехали, чтобы защищать дом Османов и не вернулись, и как он сам со своей сутулой походкой и воспоминаниями о сияющем солнце Стамбула и батальоне негров в красной форме по пятницам на площади Ак-Майдан, перед большой мечетью.

— Через одну неделю ты станешь женой, — тихо сказал он и встал.

Азиадэ смотрела на его лицо, которое огорчение испещрило морщинами, и чувствовала себя предательницей.

— Будь хорошей женой, — сказал паша.

Она кивнула и твердо ответила:

— Слушаюсь, Ваше превосходительство.

Глава 9

Отель — «Сербски Краль», кафе — «Русски Цар», город — Белград.

Хаса прогуливался по улице Князя Михаила, а Азиадэ останавливалась у лавочек на площади Теразиа и вела глубокомысленные разговоры с продавцами.

Вечерами они бродили по тихому парку между отелем и рекой Савой или, сидя на застекленной веранде, ели огромных сербских устриц, блюда, сдобренные необычными специями, которые заказывала Азиадэ, и названия которых Хаса не мог даже выговорить. После еды Азиадэ склонялась над маленькой чашечкой кофе, выпивала ее маленькими глотками и смотрела на Хасу с благодарностью и беззаветной преданностью. Потом они проходили по холлу мимо улыбающегося портье, Хаса закрывал за собой дверь, и тело Азиадэ становилось маленьким и беспомощным. Она протягивала ему свои руки, в слабом свете завешенной лампы, Хаса видел ее преданные глаза и по-детски приоткрытый ротик. Он выключал свет, а она стояла перед ним, полная стыда и робкого любопытства. Ночью она просыпалась и спросонья долго что-то щебетала на турецком. Хаса, конечно, ничего не понимал, но угадывал в этом мягком звучании всякие нежности.

Рано утром она, перепрыгнув через Хасу, исчезла в ванной. Хаса последовал за ней. Азиадэ, затаив дыхание, стояла под струей холодного душа. Потом она вытерлась, и, качая головой, посмотрела на Хасу, который, посмеиваясь, плескался в воде.

— Варвар, — счастливо улыбаясь, произнесла она и ушла в комнату.

За завтраком, светловолосая, с размеренными движениями, она походила на настоящую принцессу.

— Что за идея! — сказал Хаса. — Ну кто едет в свадебное путешествие в Белград или Сараево!

Азиадэ не услышала в его тоне недовольства, и поэтому не придала словам мужа значения. Она смотрела на зеленую аллею парка, за которой сверкал в лучах утреннего солнца Дунай, и думала о Сулейман паше, некогда с двумя сотнями людей защищавшим этот город от отрядов Черного Георга и, сражаясь до последнего, пал у стен крепости. Но это было очень давно, задолго до того, как Азиадэ появилась на свет, а Хасе всего этого не понять.

— Это ворота Востока, — сказала она, указывая на человека в феске и в очках, который шел, помахивая тросточкой по улице. — Я просто объезжаю провинции, которые когда-то завоевали, а потом потеряли мои предки.

— Восток, — пренебрежительно сказал Хаса, — кругом антисанитария и средневековые нравы. Никакого прогресса. Лет через сто Восток будет всего лишь географическим понятием.

— Угу — промычала Азиадэ, поигрывая ножиком, — а я все равно, люблю его.

«И это тоже свойственно Востоку», — подумал Хаса.

Позже они гуляли по городу, и Хаса с удовольствием наблюдал, как радуется и улыбается его жена. Она увлекала его за собой в самые темные улочки, заходила в подвальные ресторанчики и везде говорила по-турецки, в полной уверенности, что люди помнят этот язык еще со времен Сулейман паши. На широкой улице, прилегающей к национальному банку, она вдруг остановилась с открытым ртом и растерянно уставилась на небольшое квадратное здание с куполом и маленькой башенкой.