Девушка из разноцветных яблок - [11]

У нее есть косметика. Мама считает, это можно. Девочки должны учиться краситься. Аккуратно и со вкусом.

И вот дочка рисует себе кровь, шрамы и злую ухмылку на лице.

И мечтает о постыдном. Когда-нибудь к ней войдет репетитор со своей вечной папкой и специальной педагогической улыбкой, а она достанет большие ножницы для бумаги и…

Конечно, она не будет убивать ее. А просто напугает:

– Хай, айм Чакки!

И отца, который поздно вечером вернется, пахнущий утренним парфюмом, сигаретами и немножко алкоголем:

– Хай, ахахаха!

И маме, которая твердит о том, как важно…

– Ай вонт ту плей! Хай, ахаха!

И всем, всем, всем:

– Ай, хахаха!

Она не делает ничего постыдного. Нет. Только мечтает.

«Привет, я Чакки!» – бормочет она, засыпая. Она только мечтает.

И будет мечтать.

Пупс

Когда умерла Анечка из третьего подъезда, то все сказали, что просто вот она была такая полная, и из-за этого…

А Женька говорил прямо:

– Кусок жира попал в аппендицит. Произошел разрыв – и капут. Так-то от аппендицита не умирают.

И все во дворе ходили какие-то пришибленные, но никто не жалел Анечку. Все точно были неприятно удивлены и подавлены. Вот, мол, был ребенок, пусть даже толстый, если не сказать жирный, и на тебе, умер. Паршивая история. Люди от аппендикса мрут.

А мне было ее жаль. Потому что завтра нам обещали во двор песок завезти. Дядя Гена обещал. И целую кучу насыпать в песочницу. И мы все ждали. Особенно Анечка. Так-то с ней не особо играли, а когда песок горой – другое дело.

У Анечки было много кукол. Таких маленьких кукол. И когда песок привозили, то она выносила их во двор и расставляла по всей горе, в разных позах. А потом мы все играли в этих кукол. Делали в горке домики и норки. И Аня была главной, потому что куклы ее.

Правда, дня через два-три гора исчезала. Выравнивалась. И Аня больше не вытаскивала своих кукол. Пупсы, она их называла. А мы, за глаза, а иногда и в глаза, звали ее Пупсом.

Нет горы – нет игры.

И о толстой Анечке забывали.

Да, у нее были смешные толстые ладошки, которые потели изнутри…

Дня два назад она сказала мне, мол, дядя Гена песок обещал.

Ну раз обещал, значит, привезет, он такой, этот дядя Гена.

Привезет, будет игра. Домиков настроим.

Анечка вынесет своих многочисленных кукол-пупсов и станет на время главной. А мы будем восхищаться, как ловко она сшила все эти игрушечные платьица и костюмчики…

А потом…

Все сказали, что она умерла от лишнего веса. Что так-то аппендицит не страшно.

Чик и все.

Но меня еще долго тревожили вопросы. Куда делись ее куклы, которых она с такой любовью обшивала? Всем ли ребятам хотелось плакать, когда дядя Гена привез на грузовике песок?

И смогу ли я забыть ее толстые ладошки, а потом хоть как-то избыть чувство стыда за то, что дразнил ее Пупсом?

Меня еще долго тревожили эти вопросы.

Быть может, дня два или три.

Человек-загадка

На вопрос, когда лучше позвонить, он вдруг вздрагивает и спешит перебить:

– Нет-нет. Я сам позвоню.

Спрашиваю:

– Сколько с меня?

Бормочет что-то невнятное. Я не могу разобрать. Переспрашиваю:

– Как, не знаете? А кто же знает?

Он:

– Я не сказал «не знаю», я сказал «не надо».

– Как это «не надо»? Вот… – Я копаюсь в карманах. – Пятьсот рублей хотя бы. Вы же работали.

– Спасибо. – На секунду его лицо будто освещается изнутри, ровным, каким-то нездешним светом.

Он отворачивается и начинает собираться. Только что Николай починил мне газовую колонку для нагревания воды. И теперь этот седой сухопарый мужчина складывает вещи в старенькую сумку…

Везу его домой. Он опять молчит. Сначала заинтересовавшись моим внедорожником, Николай слушает рассказ молча, кажется, равнодушно и больше заинтересованности темой не проявляет. Теребит колено, точно оно у него болит. Смотрит перед собой.

– Николай, а почему вы от денег хотели отказаться?

– Так они счастья не приносят.

Да, деньги не приносят счастья, думаю. В связи с этим можно не брать плату за вызов.

– Но вы же работали! Я тоже не мог не заплатить. Думаете, я бы воспользовался тем, что вам деньги не приносят счастья?

Он поворачивается ко мне, и опять его лицо светится изнутри.

– Да?

– Да! – отвечаю. – Такая свежая мысль, человек за свою работу должен получать деньги.

Он улыбается. Его свет угасает.

– Давайте в понедельник, после шести, вам трубу заменим. Видели, она там потрескалась.

– Конечно. Сколько нужно на новую? Давайте я дам.

– Нет. – Он опять равнодушно смотрит вперед и теребит колено. – Я куплю.

– Хорошо, когда позвонить?

– Я сам позвоню…

Другие электрики, сантехники, слесаря отзываются о нем одновременно с уважением и иронической улыбкой. Он хоть и лучший мастер в поселке, но им не конкурент. Запойный.

– Говорят, он запойный, – рассказываю я жене. – Странно, никогда его пьяным не видел.

– Жалко, – вздыхает жена. – Интересный мужчина и такая болезнь. Откуда, почему…

– Я не знаю. Его не разговоришь. – В мужской красоте я не понимаю, вижу в правильных чертах Николая лишь мягкость и некоторое своеобразное благородство. – Он действительно интересный?

– Да, конечно, – отвечает жена. – Видел его глаза?..

В понедельник Николай не появляется. Не звонит и во вторник. Пришедший вместо него сантехник пожимает плечами: