Девушка из лаборатории - [97]

— Неужели богатые люди и правда это едят? — спросил он.

— Ага, — кивнула я, даже не проверив, что он там разглядывает. — Это их любимое блюдо.

В тот момент меня гораздо больше занимал выбор из семи разных видов экстракта ростков пшеницы. Выбрав и отложив в конце концов самый зеленый, я поняла, что Билл куда-то ушел — не забыв перед этим сунуть мне в корзину пакет каперсов. Нашла я его удивленно разглядывающим мягкие французские сыры, которые рядами лежали в холодильнике, — и тут же поняла, как поступить.

— Давай-ка все это купим, — предложила я. — Почему бы и нет, черт возьми?

— Шутишь? — подозрительно сощурился Билл, но язык его тела выдавал скрытую надежду.

— Ни в коем случае, — ответила я. — Сегодня будем пировать, как владельцы паевых фондов.

Я часто чувствую вину за то, что получаю больше Билла, ведь в работе мы словно две части единого целого. А еще я люблю просто брать и покупать ненужное; в присутствии Билла хотя бы могу убеждать себя, что это проявление не импульсивности, а щедрости.

— Как удачно, что у них возле кассы есть стойка с такими штуками, — сообщил мне Билл, пробегая глазами состав органического шоколадного батончика с ягодами асаи и какао-порошком из Доминиканской Республики. — Страх берет при мысли, что я мог никогда этого не попробовать, — добавил он с набитым ртом.

Наши покупки (стоимостью $200) Билл загрузил в багажник машины сам, отказавшись от любой помощи. На четыре пакета из «очень плотной бумаги» у него имелись свои виды, так что он немедленно установил за ними строгий надзор. Затем Билл плюхнулся на пассажирское сиденье, пробормотал «Надеюсь, оно стоит своих денег» и вскрыл второй шоколадный батончик, на сей раз с рамбутаном.

Два часа спустя мы сидели в лаборатории, поглощая «Кармашки Рокфеллера» — осетровую икру, завернутую в ломтики хамона (разогревать в микроволновке десять секунд).

— Черт, — буркнула я, глядя на часы. — Мне пора ехать. Вернусь вечером.

— До встречи. — Рот у Билла был занят багетом, поэтому слова прозвучали неразборчиво. Для верности он помахал мне кусочком камамбера.

Я запрыгнула в машину и помчалась забирать из школы сына, у которого как раз закончились уроки. Мы совершили обычный обмен — рюкзак на плавки с полотенцем — и поехали на пляж. По дороге я спросила, как продвигается учеба в третьем классе; он в ответ пожал плечами.

Оставив машину на нашем обычном месте у входа в парк Капиолани, мы дошли до баньяновой рощи. Пока я стояла и ждала, сын раскачивался на том, что на первый взгляд казалось лианами — но на деле представляло собой воздушные корни, водопадом свисающие с веток. Добравшись до пляжа, мы бросили полотенца поверх ботинок, бросились в океан и некоторое время изображали белобрюхих тюленей, ныряя и перекатываясь на мелководье.

Затем мы выбрались на берег, и я принялась осматривать себя в поисках синяков.

— Детеныши белобрюхих тюленей гораздо хитрее, чем о них пишут в учебниках, — пробормотала я, растирая шею и проклиная свой возраст. — Удивительно, что такие хорошие пловцы предпочитают ездить на спинах родителей.

Сын ковырялся в песке рядом.

— А правда, что под землей живут маленькие зверушки, которых нельзя разглядеть? — спросил он и, продемонстрировав мне горсти влажного песка, запустил ими в воду.

— Правда, — подтвердила я. — Маленькие зверушки живут повсюду.

— Много?

— Очень. Слишком много, чтобы сосчитать.

Какое-то время он обдумывал мои слова, а потом заявил:

— Я сказал учительнице, что маленькие зверушки находят друг друга благодаря магнитам внутри тела, но она ответила, что это вряд ли.

— Значит, она ошиблась, — немедленно вскипела я, бросившись на его защиту. — Я даже знаю человека, который это открыл.

Я уже была готова броситься в бой, но мой сын немедленно сменил тему — будто судья, пытающийся прервать назойливого адвоката:

— Все равно это не важно, потому что я стану бейсболистом премьер-лиги.

— Обещаю приходить на каждую твою игру, — сказала я, а потом, как всегда, добавила: — Ты же достанешь мне бесплатные билеты?

Он замолчал, обдумывая вопрос.

— Парочку, — пообещал он наконец.

Время близилось к шести вечера, поэтому я встала, отряхнула полотенца и собрала наши вещи, готовясь вернуться домой.

— А что сегодня на десерт? — спросил меня сын.

— Конфеты, которые ты набрал на Хеллоуин, — ответила я. — Фу.

Он улыбнулся и шлепнул меня по руке.

Пока я готовила ужин, сын сражался с Коко — наследницей Ребы, прожившей почти пятнадцать лет и искренне нами оплаканной. Благодаря Коко, которая тоже была чесапик-бей-ретривером, я узнала, что лучшие черты этой породы присущи всем ее представителям.

Неустрашимая и несокрушимая, Коко не боится выходить под дождь и вечно пытается помочь нам в любом деле. Валяться на цементном полу ей нравится гораздо больше, чем на мягкой лежанке, а если мы забываем ее покормить, она отправляется на задний двор и грызет гравий на подъездной дорожке. Еще она, не раздумывая, кинется с разбегу в двухметровую волну, если я дам команду принести обратно брошенный кокосовый орех, — именно так мы развлекаемся в выходные. Когда же мы с семьей уезжаем, Коко отправляется к дяде Биллу, где жестоко расправляется с угрожающими его любимому манговому дереву крысами.