Девушка из лаборатории - [32]

В ночь накануне отъезда я лежала на кровати в комнате сестры Билла, смотрела в потолок и думала о будущем. На следующее утро мне предстоит миновать Барстоу, выехать на трассу 40 и навсегда проститься с Калифорнией. Это будет не первый раз, когда я оставлю за плечами знакомое и привычное, чтобы никогда больше не вернуться. Так я уехала из дома в колледж и из колледжа в университет: все вокруг были уверены, что я к этому готова. Все, кроме меня. Однако в этот раз — впервые — там, куда я еду, ко мне присоединится настоящий друг. Я уже понимала, как это важно, чтобы вознести Богу искреннюю благодарность.

* * *

Первого августа 1996 года я официально получила право называться старшим преподавателем Технологического института Джорджии. Предполагалось, что я буду вести себя соответственно, вот только мне было всего двадцать шесть, и я понятия не имела, что в таком случае требуется делать. Бывали дни — и немало, когда я по шесть часов готовилась к часовому аудиторному занятию. Наградой за эти мучения была возможность засесть в кабинете, выбирая и заказывая реактивы и оборудование — будто счастливая невеста, составляющая список подарков. Когда все заказы наконец были доставлены, из них получилась целая картонная гора в подвале. На почте при получении на всех коробках писали «Джарен». Прислонившись к стене, я разглядывала эту башню, на каждом кирпичике которой значилась моя фамилия двадцатью разными почерками, — прекрасная картина! Билл должен был приехать в январе, тогда нам и предстояло все разложить и расставить — создать свою чудесную страну, о которой мы так часто грезили в Калифорнии. Мне хотелось вскрыть коробки вдвоем, но ожидание это было сравнимо с тем, которое мучает ребенка рождественским утром. Я то и дело вытягивала из стопки какую-нибудь коробку, трясла ее, пытаясь угадать, что внутри, даже начинала распаковывать — но потом одергивала себя и возвращала на место.

Младшим курсам я читала геологию, старшим — геохимию. Это оказалось гораздо труднее, чем можно было предположить. Думаю, в течение первого семестра я сделала в домашних работах ошибок больше, чем все мои студенты. В конце концов за мной закрепилась репутация доброго и всепрощающего преподавателя, готового всем поставить «отлично». Меня это устраивало, ведь я была ненамного старше своих студентов и младше многих аспирантов. В таких условиях тяжело казаться жесткой. К тому же мне все равно не слишком нравились курсы лекций: самые важные знания я получила, работая руками.

Несмотря на это, я честно исполняла обязанности лектора: писала на доске уравнения, раздавала и собирала тетради с домашней работой, отсиживала приемные часы и принимала экзамены. Но больше всего меня занимало приближение нового года, когда мы с Биллом начнем строить мою — и только мою! — первую лабораторию.

Встречать его в аэропорт Атланты я приехала на час раньше нужного — да так и застряла у лент выдачи багажа, завороженная их движением. Неожиданно позади раздался знакомый голос:

— Эй, Хоуп, я тут.

Обернувшись, я увидела Билла, который стоял через два транспортера от меня. Компанию ему составляли четыре тяжелых старомодных чемодана без колесиков или ремней.

— Ой, привет!

Очевидно, я ждала не у той ленты выдачи. Быстро оглядевшись в попытке скрыть смущение, я поняла, что не помню, узнавала ли вообще номер нужной. Не помнила я и того, как парковала машину, хотя в руках у меня был талон на парковку с нацарапанным моим почерком номером места — С2. Такое случалось со мной довольно часто: фрагменты жизни выпадали из памяти тут и там, и, как бы я ни старалась скрыть проблему, ситуация ухудшалась. Я даже обратилась с ней к врачу, который посвятил мне целых сорок пять секунд, сказал, что я слишком много работаю, и выписал многократный рецепт на легкое успокоительное.

— Ты изменилась, — заметил Билл.

Он был прав: я мало спала и довольно сильно потеряла в весе. На самом деле я всегда была легковозбудимой, но чувствовала, что сейчас дело не в этом.

— У меня новая фишка. Называется «тревожное расстройство», — сообщила я, сделав страшные глаза. — Им страдают более двадцати пяти миллионов американцев.

Это была цитата из брошюрки, которую дал мне доктор.

— Ясно. — И Билл, осмотревшись по сторонам, добавил: — Так вот, значит, какая Атланта. Боже, что мы вообще тут делаем?

— Это наша последняя надежда на мир! — пафосно ответила я слоганом из «Вавилона-5», стараясь, чтобы голос прозвучал как у актера закадровой озвучки, а потом рассмеялась собственной шутке. Билл даже не улыбнулся.

Мы прошли по галерее к парковке и отыскали мой автомобиль. Забросив поклажу в багажник, Билл устроился на пассажирском сиденье.

— Никогда раньше не забирался так далеко на восток, — сказал он. — Здесь хотя бы сигареты продают?

Я передала ему нераспечатанную пачку Marlboro Lights, уже несколько месяцев болтавшуюся в сумке.

— Прости, я так и не научилась курить. Зато с этой штукой у нас почти гармония. — Я потрясла перед ним пузырьком лоразепама.

— Каждому свое, — пробормотал Билл, закуривая. Затем опустил стекло и выкинул спичку в окно.

Едва вдохнув дым от его сигареты, я почувствовала, как знакомый запах приносит спокойствие. Билл искренне обрадовался, обнаружив, что слово «зима» на Юге почти ничего не значит. Пока мы ехали с открытыми окнами (и не пристегивая ремней) все дальше по окружной автостраде, навстречу ломаному силуэту Атланты на горизонте, внутри меня разгоралось чувство глубокой и в то же время простой радости: я не одна.